Введение
Категории «юридическая сила» и «формальный источник права» традиционно исследуются параллельно и взаимосвязанно. Стоит согласиться с тем обстоятельством, что определение содержания данных категорий выступает важной логической предпосылкой для выхода на глубинные, сущностные вопросы современной юридической науки и практики. В последние годы появилось немало интересных и цельных работ, посвящённых как природе формального источника права во взаимосвязи с качеством юридической силы, которым обладают различные виды такого источника [10; 4; 9; 16], так и природе юридической силы, которая рассматривается в зависимости от особенностей действия разнообразных формальных источников права [11; 12; 17].
Как в общей теории права, так и в отраслях национального права важным является решение вопроса об определении момента возникновения юридической силы, которую обретает каждая отдельная норма права. Как правило, этот момент определяется датой (временем) вступления в силу того формального источника права, в содержании которого располагается соответствующая норма права.
Так, нормы права, закреплённые в федеральных конституционных законах, федеральных законах и нормативных актах палат Федерального Собрания РФ, вступают в силу на основании правил, установленных в строго определённом акте . То же можно сказать и о юридических нормах, содержащихся в нормативных правовых актах Президента РФ, Правительства РФ и федеральных органов исполнительной ветви государственной власти . Таким образом, «общим местом» является комплексное обретение юридической силы целой группой (корпусом) норм права, располагающихся в формальном источнике права (в определённой форме права). Чаще всего в качестве такого формального источника права используется нормативный правовой акт, абстрактное содержание которого наиболее распространено в национальных правовых системах и конструкция которого предоставляет наибольшие возможности для комплексного (единовременного) обретения юридической силы многими системно связанными нормами права. По этому поводу примечательными являются рассуждения Д. И. Здуновой, которая рассматривает юридическую силу в узком значении применительно к нормативным правовым актам: «под юридической силой нормативно-правового акта следует понимать обязательность любого нормативного акта, либо имеющего приоритет перед другими актами, либо самого подчиняющегося иным нормативно-правовым актам» [6, с. 155].
Из вышеуказанного фактически следует то, что единичная норма права сама по себе не может вступить в силу и, более того, не существует как полноценная норма права до обретения юридической силы. То есть, если она размещена в тексте проекта нормативного правового акта, то это – некая «проектная» (запланированная к действию) норма права. Проект нормы (как и проект закона) может как обрести юридическую силу, так и остаться без неё, не имея в этом случае никакого последующего регулятивного значения.
Но так ли это? Можно ли сказать о том, что единичная норма права всегда зависит в вопросе обретения юридической силы от внешней оболочки (формы права), внутри которой она расположена? И насколько это может определяться типом самого формального источника права?
Очевидно, что норма права, содержащаяся в нормативном правовом акте, будет обладать несколько иными свойствами в сравнении с юридической нормой, размещённой в судебном прецеденте и, тем более, – в правовом обычае. В контексте настоящей статьи нас интересует то свойство нормы права, которое напрямую связано с возникновением юридической силы этой нормы. Таким свойством (признаком) выступает общеобязательность.
В какой же момент времени норма права становится общеобязательной для последующей реализации субъектами? И насколько этот вопрос связан с типом формального источника права, в котором содержится эта норма?
Основная часть
Традиционный ответ на первый вопрос, как правило, устанавливает жёсткую связь общеобязательности как признака нормы права с государственной волей, которая облечена в форму властного решения конкретного органа публичной власти или его компетентного должностного лица, которое (властное решение) выступает в качестве формального источника права (часто – просто «источника права»). Иными словами, общеобязательность нормы права часто сопряжена исключительно с её происхождением от государства, которое делегирует каждой норме права присущую государству властность [1, с. 65, 66–67]. В данном контексте стоит обратить внимание на знаковое утверждение С. Л. Зивса: «Источник права суть внешняя форма установления правовой нормы государством (или по поручению государства, или с санкции, одобрения, государства)» [8, с. 10]. Отсюда и общеобязательность как признак нормы права также напрямую производна от этой публичной (государственной) властности.
Однако в таком ответе можно усмотреть и определённую недосказанность. Во-первых, в этом случае речь идёт о закреплении норм права исключительно в нормативных правовых актах, поскольку даже использование конструкции нормативного договора (не говоря уже об иных видах формальных источников права) не может настолько однозначно «связать» публичную властность конкретного государства и общеобязательность норм права, действующих на территории этого государства.
Во-вторых, определённые сложности возникают с нормативными правовыми актами органов местного самоуправления. В таком случае необходимо либо вовсе исключать возможность независимости местного самоуправления и включить соответствующие муниципальные органы в систему государственной власти, либо поставить под сомнение их возможность самостоятельно издавать формальные источники права. При этом публичный характер самих органов местного самоуправления определяет иерархию нормативных правовых актов, изданных ими в пределах своей компетенции, и подчинение этих актов системе НПА, созданных в установленном порядке органами государственной власти и их должностными лицами.
В-третьих, такое понимание общеобязательности норм права основывается исключительно на одном из вариантов позитивистского типа понимания права, а именно – на легизме. В этом случае, действительно, практически любое веление государственной власти, прошедшее необходимую процедуру закрепления в содержании нормативных правовых актов как важнейших формальных источников права, выступает в качестве единственного и окончательного основания общеобязательности всякой нормы права и, в целом, всего права [8, с. 10, 30–31, 35].
В то же время, несмотря на огромную популярность такого подхода, он не является единственным, и наблюдаемые сложности с такого рода легистским типом регулирования социальных взаимодействий постоянно показывают необходимость учёта иных точек зрения на право, его природу, содержание, происхождение и возникновение самого признака общеобязательности юридических норм. Следовательно, как только мы хотя бы на шаг отходим от легистских представлений о праве (пусть даже имея в виду иные разновидности самого юридического позитивизма: нормативизм, аналитический позитивизм, социологический позитивизм, реалистический позитивизм etc.), так сразу причина возникновения общеобязательности формального источника права, а также – норм права, которые содержатся в этом формальном источнике, усложняется и становится многозначной.
Получается, что вопрос об основаниях общеобязательности каждой отдельной юридической нормы (как и более глобальные вопросы о причине общеобязательности всего объективного права и отражении этой общеобязательности в конструкциях формальных источников права) зависит от того, насколько мы готовы к учёту и рассмотрению различных типов понимания права [5, с. 8–9, 11; 15]. Значит, и сама юридическая сила как категория находится в зависимости от такого учёта и рассмотрения.
В этом случае, например, основанием юридической силы можно с равным успехом определять как государственную волю, проявленную в официальном нормативном решении (например, законе) для больших масс людей, так и волю каждого конкретного субъекта права, который в своём сознании и руководствуясь своими субъективными интересами и потребностями, реализует конкретную норму права, содержащуюся в этом официальном нормативном решении [14]. Само нормативное решение, не подкреплённой массой индивидуальных воль на его реализацию, становится ничем иным, как «мёртвым правом», но, с другой стороны, конкретная субъективная воля, направленная на выражение эгоистического интереса и не подкреплённая официальной властной позицией, может существовать исключительно как правовой произвол. То же можно сказать и про другие основания общеобязательности норм права, сопряжённые с идеями «народного духа» (историческая школа) или религиозными догматами (теологическая идея), социально-экономическими противоречиями в обществе (марксизм) или специальной ролью правоприменителей, в особенности – судей (правовой реализм). По сути, своеобразно «пересекая», «скрещивая», интегрируя указанные выше основные типы понимания права, мы можем продвинуться к постижению истинной многофакторной причины общеобязательности норм права, которая, в свою очередь, определяет характеристику юридической силы.
В конечном итоге такой причиной становится не столько проявление государственной воли, сколько сама объективная необходимость общества иметь основу для регламентации важнейших социальных взаимодействий. Для простоты объяснения этой объективной необходимости общество может использовать создаваемый государственный аппарат как условную, «видимую» силу, с которой напрямую будет связана необходимость соблюдения, исполнения и надлежащего использования огромной массы норм права, закреплённых, в первую очередь, в нормативных правовых актах. При этом все иные формальные источники права и лежащие «в глубине» причины такой общеобязательности не могут отвергаться, но, напротив, предполагают пристальное и внимательное изучение.
Таким образом, отвечая на вопрос о том, в какой момент времени норма права становится общеобязательной для своей последующей реализации, мы можем заметить, что этот момент времени не настолько определён, как это могут предусматривать конкретные нормативные правовые акты, примеры которых были упомянуты в начале настоящей статьи. По сути, общеобязательность нормы права начинает определяться именно тогда, когда общество (его абсолютное большинство) начинает воспринимать необходимость начала действия именно этой нормы права для регламентации конкретного социального взаимодействия. Такое восприятие выражается на уровне коллективного правосознания и реализуется в определённых моделях правомерного поведения участников этих социальных взаимодействий.
Теперь стоит вернуться ко второму вопросу, который был ранее обозначен: насколько проблема общеобязательности нормы права связана с типом формального источника права, в котором содержится соответствующая норма?
Решение данного вопроса возможно по двум направлениям:
1) иерархизация всех существующих формальных источников права;
2) определение статуса формального источника права, исходя из степени его современности и частотности применения на практике.
В первом случае необходимо рассматривать абсолютно все разновидности формальных источников права, характерные для национальных правовых систем с различными правовыми традициями: романо-германской, англо-американской, традиционной, религиозной и идеологической. Второе направление связано с изучением только тех формальных источников права, которые имеют наибольшую распространённость в условиях XX – XXI вв. применительно к конкретной правовой традиции (например, романо-германской) или, более того, – к конкретной национальной правовой системе (например, российской).
Если рассматривать соответствующую проблему с позиции формальной иерархизации, необходимо признать логическое равенство всех формальных источников права, вне зависимости от времени их возникновения и места в системе реально применяемых источников права в конкретной национальной правовой системе. В этом случае, например, как санкционированный органами публичной власти правовой обычай, так и даже несанкционированное, но реально действующее правовое обыкновение должны рассматриваться в равной степени наряду с многочисленными разновидностями нормативного правового акта в рамках решения вопроса об уровне (степени) общеобязательности тех норм права, которые выражены во всех этих столь разнообразных формальных источниках.
Второй подход более практичен, однако чреват «сползанием» в легизм, поскольку современность и частотность нормативного правового акта, издаваемого в установленном порядке органами государственной власти, не подвергается сомнению. При избрании такого варианта исследования нашей проблематики можно достаточно быстро сделать вывод, о котором уже говорилось ранее: вывод о нормативном правовом акте как «абсолютном короле» формальных источников права, сила которого (и норм, размещённых в нём) является наивысшей. Поэтому, кстати, в большинстве исследований, посвящённых проблематике юридической силы и её роли в правовой системе, рассматривается именно иерархия нормативных правовых актов, а сама юридическая сила определяется в качестве критерия их иерархии и соподчинённости. Так, Д. И. Здунова пишет, что «юридической силой можно назвать … свойство, выражающее соотношение актов в правовой системе и определяющее их место в ней, а также качество, характеризующее влияние самих актов на установленные предписания или их влияние на другие акты» [6, с. 8; 7, с. 156]. Подобный подход также разделяет В. Г. Голубцов: «юридическая сила нормативно-правового акта – это сравнительная категория для установления его места в иерархической системе актов» [3, с. 432].
Вышеприведённые рассуждения понятны, поскольку в своё время один из видных представителей монистического подхода в теории источников права С. Л. Зивс прямо указывал: «Иерархическая структура есть выражение разности юридической силы отдельных видов источников права и связанной с этим предустановленной соподчинённости источников права в органически цельной системе» [8, с. 35].
В условиях современной российской правовой системы иерархизация формальных источников права фактически означает иерархизацию нормативных правовых актов, в состав которых, как правило, включены как правовые обычаи, так и иные формальные источники права (например, принципы права, элементы правовой доктрины etc.). Помимо двух принципиальных видов нормативных правовых актов (законов и подзаконных НПА) нормы российского права содержатся в договорах нормативного содержания, которые также часто рассматриваются «примыкающими» к нормативным правовым актам или в качестве особой разновидности нормативных правовых актов [10, с. 134].
Следовательно, при решении данного вопроса с учётом потребностей современной юриспруденции и необходимости качественного регулирования новых социальных взаимодействий необходимо придерживаться интегративного подхода: рассматривать все существующие категории формальных источников права, определяя степень частотности их применения и не забывая при этом о цикличности развития формальных источников права в национальных правовых системах различных традиций, в первую очередь – романо-германской и англо-американской.
Так, если анализировать с точки зрения возможного решения заявленной проблемы различия в обретении юридической силы нормативного содержания разных видов формальных источников права, можно обратить внимание на следующее.
Правовой обычай подчиняется действию правила opinio iuris sive necessitatis, то есть изначально требует определённого периода времени для обретения юридической силы (наиболее явно это демонстрируют международно-правовые обычаи). Исходя из своей природы, правовой обычай нуждается в длительном периоде своего действия и принципиальном согласии многих субъектов на реализацию его юридических норм, что, как правило, подтверждается единообразным мнением специалистов и единообразной же практикой его применения.
Судебный прецедент оформляется как источник права не сразу, а лишь в результате его применения нижестоящими судами, причём, как справедливо указывали на это М. Н. Марченко и И. Ю. Богдановская, «в большинстве случаев прецедент создаётся не одним, а несколькими судебными решениями» [13, с. 560]; судебный прецедент, по сути, является финальным звеном целой логической цепочки аналогичных дел, которая формируется судьями [2, с. 15]. Тем самым, судебный прецедент обозначает логический итог единства и устойчивости судебной практики (settled jurisprudence), то есть это всегда – определённая «единая линия» таких судебных решений, следовательно, здесь также требуется время (пусть и не столь значительное) для обретения нормами прецедентного права соответствующей степени общеобязательности.
Юридическая доктрина приобретает силу опосредованно, через восприятие её основных положений и принципов соответствующими специалистами при решении конкретных практических вопросов. В этом случае период времени возникновения юридической силы норм, выраженных в доктрине, ещё более увеличен и максимально неопределён.
Наконец, в случае с нормативным правовым актом, выходя за пределы легистского типа понимания права, мы можем также предполагать необходимость определённого промежутка времени, который должен пройти с момента опубликования и введения в действие НПА до момента возникновения социальной ситуации, в рамках которой правосознание субъектов будет требовать реализации именно тех норм права, которые содержит этот нормативный правовой акт.
Заключение
Таким образом, определённый «временной задел» или промежуток во времени между официальным (или полуофициальным) введением формального источника права в действие и моментом реального обретения им (точнее – его нормами) юридической силы всегда имеется.
Как же этот «зазор во времени» может сказаться на признаке общеобязательности, исходя из того, что это – общее свойство всех норм права, содержащихся в любом формальном источнике права?
Как известно, категория общеобязательности представляет собой двусоставную конструкцию, которая включает в себя свойство универсальности действия и свойство равной обязательности исполнения нормативных предписаний. Именно в этом смысле Ульпиан писал о праве в целом как об ars boni et aequi. Универсализм нормативного правового регулирования означает распространение модуса правовой регламентации (запрет, обязывание или управомочие) на все конкретные социальные взаимодействия определённого вида. Равная обязательность носит более субъектный характер и придаёт праву особое значение наиболее функционального социального регулятора, который требует от всех лиц определённой категории надлежащей реализации субъективных прав и исполнения юридически значимых обязанностей вне зависимости от частных свойств и личностных предпочтений.
Следовательно, общеобязательность – одно из основных свойств всего объективного права, равно как и каждой отдельной юридической нормы, содержащейся в оболочке формального источника права.
Происхождение общеобязательности такой нормы, сопряжённое с образованием её юридической силы, очевидно, связано с возникновением общего признака общеобязательности всего права в целом. То есть, посредством обретения группами норм права общеобязательности, всё объективное право постепенно «наполняется» такой общеобязательностью. На этот момент справедливо указывают С. Ю. Суменков и Е. А. Ларина, определяя то обстоятельство, что «юридическая сила находится в сложной диалектической взаимосвязи с правом: с одной стороны, именно право придаёт силе качество юридической; с другой – юридическая сила позволяет определять все регулятивные компоненты (в том числе и само право) как собственно правовые» [17, с. 3].
Именно в таком смысле объективное право, нормы которого регулируют разнообразные значимые социальные взаимодействия, представляет собой не просто функциональное явление, но знаковое достижение человеческой цивилизации.
Таким образом, определяя ключевые факторы, воздействующие на возникновение юридической силы и, вследствие этого, на обретение соответствующими нормами права своей общеобязательности при регулировании социальных взаимодействий, необходимо иметь в виду три обстоятельства:
1) тип формального источника права, в содержании которого располагаются нормы права;
2) степень частоты использования конструкции данного формального источника права в конкретной национальной правовой системе;
3) объективная необходимость использования конструкции данного формального источника права.
С учётом указанных факторов подлежит объяснению как генезис юридической силы в конкретной национальной правовой системе (например, в российском праве), так и возникновение данного явления в рамках целой правовой традиции, как романо-германской, так и других.
