Социальное предназначение государства состоит в обеспечении законности, порядка и покоя в обществе. По этой причине только государство обладает исключительным правом устанавливать ответственность (ее виды, основания и условия) в случае нарушения охраняемых законом прав и интересов граждан в результате совершения преступления. Принудительное привлечение к уголовной ответственности обусловливает властный характер уголовно-процессуальной деятельности соответствующих должностных лиц. Залогом успеха в этом виде деятельности является четкое понимание ее целевых ориентиров, а также наличие соответствующего правового инструментария, призванного обеспечить правоприменителя соответствующими средствами для достижения поставленных целей.
Следует отметить, что в отличие от Уголовно-процессуального кодекса РСФСР 1960 г. (ст. 2)[1], в Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации (далее – УПК РФ)[2] не обозначены задачи уголовного судопроизводства. Законодатель применил термин «назначение уголовного судопроизводства» (ст. 6 УПК РФ), обозначив тот результат, к которому стремится вся уголовная юстиция. Однако такой подход не лишил правоприменителя целевых ориентиров в своей деятельности, поскольку решение конкретных задач в ходе производства по уголовному делу позволяет разрешать уголовно-правовой конфликт, вызванный совершенным преступлением. Изменение подхода к сущности уголовного судопроизводства, призванного обеспечить, с одной стороны, защиту нарушенных преступлением прав и интересов, а с другой – не допустить необоснованного вовлечения граждан в сферу уголовно-процессуальных правоотношений, поставило под сомнение прежде обозначенную цель уголовного судопроизводства – борьбу с преступностью.
Сохраняет актуальность позиция С. С. Босхолова, который аргументированно проанализировал дефекты парадигмы «борьба с преступностью», расценив ее, как несодержательную цель, поставленную перед органами уголовной юстиции государством и обществом. Отмечая также дезорганизующий характер призывов к войне с преступностью, усилению борьбы с нею, С. С. Босхолов верно акцентирует внимание на то, что такие призывы, как правило, влекут массовые нарушения законности, прав и свобод граждан, а сохранение целевой установки на борьбу с преступностью выступает негативным фактором, создающим потенциальную опасность раскручивания маховика уголовной репрессии. Автор справедливо полагает, что в таких условиях правоприменитель становится заложником уголовной статистики, его работа сводится к пресловутой «борьбе с показателями». Следует солидаризироваться с С. С. Босхоловым и в том, что борьба зачастую предполагает непримиримое противостояние вступивших в нее сторон с конечной целью победы, для достижения которой могут быть использованы любые средства [2, с. 36-39].
Однако поскольку борьба с преступностью как цель уголовного судопроизводства реализовывалась в течении нескольких десятилетий, то обозначенные дефекты этой парадигмы проявляются и в настоящее время. Особенно опасны проявления такой борьбы в рамках досудебного производства, где в условиях жесткой ведомственной вертикали решаются важные задачи уголовного судопроизводства, заключающиеся в раскрытии и расследовании преступлений, создании необходимых процессуальных предпосылок для разрешения уголовного дела по существу. Между тем, в рамках судебного производства суды нередко сталкиваются с существенными недостатками сформированной доказательственной базы, расхождениями между предъявленным обвинением и материалами уголовного дела, хотя именно они и должны определять пределы будущего судебного разбирательства.
Еще одним негативным проявлением несогласованности провозглашенных в УПК РФ целей уголовного судопроизводства и практики применения других его норм является излишняя формализация уголовно-процессуальной деятельности, а также формализм правоприменителей, их профессиональная деформация, существенно снижающие как эффективность самой деятельности, так и авторитет правоприменителей [4; 7].
С одной стороны, УПК РФ закрепляет процессуальную форму, которая призвана выступать гарантом реализации прав участников уголовного судопроизводства. Принципы уголовного судопроизводства, отраженные в гл. 2 УПК РФ, находят свое воплощение в конкретных нормах уголовно-процессуального закона, определяющих как сам порядок производства следственных и судебных действий, принятия решений управомоченными субъектами уголовно-процессуальной деятельности, осуществляющими ее от имени государства, так и процессуальный статус иных участников уголовного процесса, вовлеченных в указанную сферу государственной деятельности, могущей оказать существенное воздействие на этих субъектов уголовно-процессуальных отношений, возникших в связи с совершением преступления. С другой стороны, реализация процессуальных отношений в строгих рамках уголовно-процессуальной формы не исключает и дифференциацию уголовной ответственности, а также усмотрение правоприменителей. В связи с этим, А. А. Тарасовым обоснованно обращается внимание на существование принципиальной разницы между процессуальной формой и формализмом: «… процессуальная форма призвана служить содержанию уголовного процесса и целям правосудия, а формализм – выхолащивает содержание уголовного процесса и подменяет цели правосудия бездушным бумаготворчеством» [13, с. 179]. Стереотипность, шаблонизация деятельности правоприменителей усугубляет данные явления.
Так, в числе негативных психологических установок следователя обоснованно обращается внимание на обвинительный уклон и формальный характер их деятельности [3, с. 39]. Подобного же рода упреки адресованы и судейскому корпусу [9].
Представляется, что в числе средств противодействия такого рода негативным психологическим установкам в профессиональной деятельности должны использоваться нормы уголовно-процессуального закона, обеспечивающие реализацию принципа состязательности сторон.
Между тем, отдельные авторы полагают, что состязательность не является принципом в силу того, что она действует только при рассмотрении уголовного дела судом [12, с. 77-81], другие же равноправие и состязательность сторон на досудебных стадиях уголовного процесса рассматривают в качестве юридических фикций [5, с. 746]. Именно в стадии судебного разбирательства разрешаются основные вопросы уголовного судопроизводства – виновность обвиняемого и определение наказания. Разделяя точку зрения, согласно которой принцип состязательности действует на всех стадиях уголовного судопроизводства, следует подчеркнуть, что именно по этой причине необходимо эффективно обеспечивать гарантии соблюдения прав участников уголовного судопроизводства, а деятельность по доказыванию, как часть государственной деятельности, сопряженной с реализацией властных полномочий, должна осуществляться в строгом соответствии с установленной уголовно-процессуальной формой.
Как верно подчеркивала Э. Ф. Куцова, исходя из назначения уголовного судопроизводства, его субъектам должна обеспечиваться возможность участия в формировании основы уголовно-процессуальных решений, затрагивающих их права и законные интересы, и проверке того, кто, какие сведения, полученные и оформленные каким путем положит в основу вывода о наличии (отсутствии) соответствующих данному решению фактических обстоятельств [8, с. 422].
Другой аспект рассматриваемой проблемы заключается в том, что помимо императивных норм, в основном применяемых в уголовном судопроизводстве, УПК РФ в целях обеспечения учета индивидуальных особенностей конкретного уголовно-правового конфликта предоставляет правоприменителям достаточно широкие дискреционные полномочия, в основе которых – усмотрение соответствующего субъекта. В первую очередь, усмотрение следователя и судьи влияет на результаты оценки доказательств, собранных по уголовному делу.
Так, О. Я. Баев рассматривает усмотрение профессионального субъекта уголовного судопроизводства как результат выбора им варианта поведения и действий в проблемных ситуациях из альтернатив, предоставляемых ему уголовно-процессуальным законом или не противоречащих уголовно-процессуальному закону, выраженный в форме надлежащего процессуального акта, реализация которого обеспечена властными полномочиями субъекта усмотрения. При этом автор подчеркивает, что усмотрение к тому же является не просто полномочием профессионального участника судопроизводства, а самой тяжкой из всех его процессуальных обязанностей принимать решение (промежуточное, итоговое) по делу из числа альтернатив, каждая из которых законна или не противоречит закону [1, с. 449].
К субъективным факторам, определяющим пределы усмотрения правоприменителей в правоохранительной и судебной деятельности, относится профессиональный опыт, который, с одной стороны, помогает принимать решения, оптимизируя эффективность производства по делу, с другой – опасен в случае профессиональной деформации личности правоприменителя, что может привести к обвинительному уклону в его деятельности [6].
По мнению отдельных авторов, средством противодействия излишнему усмотрению правоприменителей является использование различных технических средств в уголовном судопроизводстве. В указанном аспекте актуальным является исследование использования полиграфа как средства достижения целей уголовно-процессуальной деятельности. Вопрос применения технических средств в доказывании с определенной периодичностью обостряется в юридической литературе, изобилующей публикациями о применении нетрадиционных средств в доказывании, в том числе и полиграфа. Применение данного технического устройства не регламентировано в уголовно-процессуальном законе, а складывающаяся противоречивая следственно-судебная практика, на наш взгляд, требует принятия определенных законодательных решений. В одних судебных актах отражается допустимость результатов применения полиграфа в доказывании, в других – делается противоположный вывод. Полиграф проникает в уголовное судопроизводство в различных формах: от справки о проведении оперативно-розыскного мероприятия, до заключения судебной психофизиологической экспертизы [10].
Следует констатировать, что принципиальным в этом разбросе позиций ученых и дезориентированных правоприменителей является отсутствие уголовно-процессуальной формы, регламентирующей порядок применения полиграфа в доказывании. Однако в УПК РФ в настоящее время не создано необходимых пределов, ограничивающих усмотрение правоприменителя при использовании полиграфа как технического средства в раскрытии и расследовании уголовных дел. Главное, для чего полагают возможным использование полиграфа как технического средства его сторонники – получение признательных показаний, что, в свою очередь, облегчает победу в пресловутой борьбе с преступностью.
Таким образом, применение полиграфа в каждом конкретном случае – это вопрос безграничного усмотрения правоприменителя, что противоречит таким принципам уголовного судопроизводства как состязательность сторон, свобода оценки доказательств и презумпция невиновности, и может быть причиной злоупотреблений.
Использование полиграфа как технического средства для получения ориентирующей информации также не является простым. Ключевым моментом здесь служит цель, для достижения которой используется эта информация: вновь для получения признательных показаний, как пишут отдельные авторы, «в качестве инструмента для убеждения допрашиваемого в нецелесообразности дачи ложных показаний» [11, с. 31] или для выработки и проверки следственных версий и других целей раскрытия и расследования преступления? Учитывая риски существенного ограничения прав и интересов участников уголовного судопроизводства при использовании полиграфа, представляется, что необходимо соотносить возможность его применения с предполагаемым результатом. Если результат можно получить иным путем, то его применение нецелесообразно. Как представляется, использование результатов применения полиграфа в доказывании в уголовном процессе пока преждевременно до нормативного регулирования как процедуры полиграфологического исследования, так и прав участников этого исследования.
Таким образом, уголовно-процессуальная деятельность, как и любой вид деятельности, осуществляется на основе целевых ориентиров, которые должны предопределять соответствующие этому средства для достижения целей участников уголовного судопроизводства. Данные средства должны быть предусмотрены законом, поскольку их применение сопровождается интенсивным воздействием и в большинстве случаев имеет императивный характер. Для учета конкретных обстоятельств уголовного дела законодатель не исключает дискреционных полномочий властных участников уголовно-процессуальных отношений, в связи с чем должны быть установлены и пределы усмотрения правоприменителей. При отсутствии нормативной регламентации полиграфологические исследования не могут быть использованы в доказывании, поскольку вопрос оценки доказательств – прерогатива субъектов доказывания, потому полиграф не может рассматриваться как средство достижения целей уголовно-процессуальной деятельности.
