В связи с обострением международной напряженности и ростом числа вооруженных конфликтов, в российском обществе в целом и в отечественной научной среде в частности неизбежно растет интерес к истории международных трибуналов над военными преступниками – Токийскому и, в особенности – Нюрнбергскому. Победители немецкого фашизма и японского милитаризма – СССР, США, Великобритания, – несмотря на острые разногласия во множестве политических вопросов, смогли общими усилиями создать не безупречный, но все же заслуживающий глубочайшего уважения образец международного сотрудничества в деле наказания поджигателей войны и организаторов массового истребления людей [8, с. 56]. Деятельность Международного Военного Трибунала по делу главных военных преступников европейских стран оси по сей день остается эталоном международной юстиции. Между тем история Нюрнбергского трибунала все еще дает исследователям простор для научных изысканий, способных дополнить общую картину сведений о самом важном судебном процессе XX века.
Как известно, Устав Международного Военного Трибунала в Нюрнберге и его приговор послужили исходным пунктом развития международной уголовной юстиции, а выработанные в ходе процесса принципы нашли свое закрепление в целом ряде международных актов и тем самым повлияли на общий ход развития права во всем мире [11, с. 211]. Это влияние выходит далеко за пределы определения процессуальных норм международного правосудия [1, с. 199], однако в рамках данного исследования нас будет интересовать именно та часть «наследия Нюрнберга», которую составляют правовые принципы, имевшие значение в деле организации и осуществления уголовного правосудия – международного и национального.
Оценка руководящих начал, которые были созданы при подготовке и проведении Нюрнбергского процесса, составляют предмет множества исследований российских правоведов. Также достаточно исследовано развитие и закрепление нюрнбергских принципов в соответствующих международных актах [11, с. 215]. Следует, однако, подчеркнуть, что среди принципов, выработанных в ходе подготовки и проведения Нюрнбергского процесса, один является уникальным в своем роде: он не получил дальнейшего развития и международного признания, современные исследователи редко сосредотачивают на нем свое внимание [2, с. 124]. Речь идет о принципе скорости и безотлагательности судебного процесса в Нюрнберге. Между тем, как можно будет убедиться на основании изложенного ниже, значение данного принципа нельзя недооценивать, особенно если рассматривать его в историческом контексте проведения «Суда народов».
Процесс над руководителями нацистской Германии не должен был затягиваться по целому ряду причин: во-первых, перед судом стояла задача изучения и оценки огромного количеств доказательств с обеих сторон, что само по себе создавало перспективу затягивания процесса; во-вторых, все материалы предполагалось рассмотреть «по горячим следам» совершенных преступлений, для чего требовалось участие нескольких сотен живых свидетелей, показания каждого из которых имели не только процессуальное значение – их историческая ценность в обличении преступлений фашизма вполне осознавалась современниками; в-третьих, организаторы процесса заранее учли вероятность затягивания разбирательства со стороны защиты, что могло повлечь за собой срыв процесса или его дискредитацию; в-четвертых, ужасающий характер и масштаб преступлений нацистов буквально обязывал победителей силой мирового общественного мнения вынести суровый приговор фашизму без каких-либо задержек. Преступления фашистов вызывали ярость и всеобщее возмущение, лишали людей терпения [5]. Человечество требовало справедливости, которую и должен был принести суд в Нюрнберге.
Стоит отметить, что принцип скорости и безотлагательности приобрел широкое содержание, выходящее за рамки исключительно процессуального принципа проведения судебного разбирательства. Данный принцип изначально распространился на все направления деятельности по подготовке и организации судебного процесса, определил ход процесса после его начала, а также диктовал порядок и сроки исполнения вынесенного приговора.
Не претендуя на исчерпывающую полноту раскрытия вопроса о генезисе интересующего нас принципа, обозначим два основных этапа его развития, которые условно можно назвать декларативным и нормативным. Основой деления в данном случае послужил характер юридических документов, содержащих положения о скорости и безотлагательности суда, а также содержание и юридическое значение самих этих положений.
«Декларативный» этап характеризуется провозглашением необходимости скорого суда над руководством гитлеровской Германии в дипломатических актах и международных договорах. Ускоренный характер правосудия здесь, как правило, определялся в самом общем виде – в виде декларативных заявлений – и не подкреплялся соответствующим правовыми механизмами. В формальном смысле акты-декларации не содержали материальных или процессуальных норм, однако заявленные ими базовые принципы впоследствии составили руководящие начала организации и деятельности Международного Военного Трибунала [9, с. 5].
Особое место в изобличении немецкого фашизма и сплочении международных сил в борьбе с ним принадлежало Советскому Союзу. Не лишним будет напомнить, что именно правительство СССР на протяжении многих лет последовательно разоблачало преступную сущность фашизма и империализма, настойчиво выступало за создание механизма коллективной безопасности в Европе в предвоенное время, а после начала немецкого вторжения непреклонно проводило среди держав-союзников курс на организацию суда над нацизмом.
В ноте Народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова от 25 ноября 1941 г. германское правительство было официально названо ответственным за бесчеловечные деяния оккупантов на занятой ими советской территории[1]. Так Советский Союз однозначно указал, что не считает практику массовых убийств, издевательств и жестокого обращения с военнопленными и мирным населением случайной, являющейся лишь чередой «эксцессов» на местах.
Следующий важный документ – нота главы советского внешнеполитического ведомства, опубликованная 6 января 1942 г. Положения ноты с нескрываемым гневом и возмущением описывают примеры убийств, пыток, изнасилований и грабежей, совершаемых оккупантами. «Советское Правительство и его органы – сообщается в документе – ведут подробный учёт всех этих злодейских преступлений гитлеровской армии, за которые негодующий советский народ справедливо требует и добьётся возмездия»[2]. Идея возмездия как акта отмщения за совершенные нацистами и вермахтом зверства на данном этапе предшествовала идее международного суда – сказывалось влияние тяжелой военной обстановки того времени.
Как видится, именно обстоятельствами военного характера вызвано и первое официальное упоминание необходимости скорого возмездия над нацистами. Так, 27 апреля 1942 г. была опубликована еще одна нота наркома иностранных дел, в которой указывалось: «Интересы всех свободолюбивых народов, интересы всего человечества требуют, чтобы как можно скорее и раз и навсегда покончить с шайкой оголтелых убийц, именуемой правительством гитлеровской Германии»[3]. Таким образом, впервые к мотиву неотвратимости возмездия был присоединен мотив скорейшего его осуществления. При этом речь скорее идет о военном разгроме, нежели об организации суда над гитлеровцами. Однако на приведенное выше положение ноты главы НКИД от 27 апреля 1942 г. в дальнейшем ссылался другой официальный документ, и в этом документе – заявлении Советского Правительства «Об ответственности гитлеровских захватчиков и их сообщников за злодеяния, совершаемые ими в оккупированных странах Европы» от 14 октября 1942 г. – говорилось именно о необходимости справедливого суда, который должен быть организован настолько скоро, насколько это возможно[4]. Поддерживая инициативу правительств оккупированных гитлеровцами стран (Чехословакии, Польши, Югославии, Норвегии и др.), составивших в январе 1942 г. «Декларацию о наказании за преступления, совершенные во время войны фашистской Германией и ее союзниками»[5], Советский Союз призвал союзные и дружественные правительства оказывать друг другу всемерное содействие в деле осуществления правосудия в отношении немецких захватчиков. В заявлении от 14 октября 1942 г. провозглашалась идея создания международного трибунала с целью безотлагательного предания суду и наказания по всей строгости уголовного закона руководителей фашистского «рейха»[6]. С этого времени Советский Союз последовательно отстаивал план создания международного суда над нацистским руководством. Один из важнейших принципов будущего процесса – его безотлагательность – впервые был официально заявлен.
Если обратить внимание на материалы международных конференций союзных держав, то можно увидеть, что принцип скорости и безотлагательности процесса в отношении немецких военных преступников нашел свое отражение лишь на завершающем этапе войны. Так, непосредственно положившая начало правовому оформлению деятельности Международного Военного Трибунала Декларация «Об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства» от 30 октября 1943 г., подписанная представителями трех держав – Великобритании, Соединенных штатов и Советского Союза – уделяла основное внимание неотвратимости ответственности нацистских руководителей[7]. Последующие международные договоренности вплоть до февраля 1945 г. не содержали указания на необходимость обеспечить скорое разбирательство по делам немецких военных преступников. Таким образом, советской стороне, первой заявившей принцип безотлагательности суда еще в 1942 г., потребовалось несколько лет на то, чтобы данный принцип был официально признан союзниками.
Настаивая на скором суде, официальные представители СССР имели в виду именно организованный в соответствии с общепринятыми процессуальными нормами и принципами судебный процесс, а не показательную публичную расправу. Скорость и безотлагательность суда не должны были превращать процесс в фикцию. СССР, как известно, пришлось отстаивать идею полноценного суда – представители США и Великобритании вплоть до осени 1944 г. пытались обосновывать необходимость внесудебного наказания для руководителей «третьего рейха» [7, с. 13–14]. С учетом того, что сторонниками «административного решения» – расстрела без суда ряда немецких функционеров – были такие авторитетные политические деятели, как премьер-министр Великобритании У. Черчилль и госсекретарь США К. Хэлл, представляется обоснованным считать настоящей победой советской дипломатии позитивное решение правительств главных стран антигитлеровской коалиции по вопросу об организации публичного процесса над нацистским руководством Германии [5, с. 140].
В заявлении руководителей союзных держав по итогам проведения Крымской конференции от 13 февраля 1945 г. помимо прочих мер, согласованных и утвержденных в отношении будущего положения Германии, указывалось, что военные преступники будут подвергнуты справедливому и быстрому наказанию[8]. Летом 1945 г. подготовка к процессу уже шла полным ходом. В рамках Лондонской конференции стран-союзников представители СССР выступили с проектом Положения о Международном Военном Трибунале, основные идеи которого впоследствии были одобрены и утверждены в качестве соответствующих норм Устава Трибунала в Нюрнберге. Проект был внесен на рассмотрение участников конференции 2 июля 1945 г. Статья 22 проекта указывала, что судебный процесс, гарантируя законные интересы обвиняемых, вместе с тем должен быть организован на началах, обеспечивающих быстроту разрешения дела[9]. Акцент на интересующем нас принципе также делало заявление лидеров победивших стран, опубликованное 2 августа 1945 г. по итогам их участия в Берлинской конференции. В заявлении, подписанном И. В. Сталиным, Г. Трумэном и К. Р. Эттли имелись следующие положения: «Три Правительства подтверждают свои намерения предать этих преступников скорому и справедливому суду. Они надеются, что переговоры в Лондоне будут иметь своим результатом скорое соглашение, достигнутое с этой целью, и они считают делом огромной важности, чтобы суд над этими главными преступниками начался как можно скорее. Первый список обвиняемых будет опубликован до 1 сентября сего года»[10]. Обеспечение как можно более скорого начала суда и безотлагательного судебного разбирательства, таким образом, стало общепризнанным принципом создания Международного Военного Трибунала. Однако данный принцип все еще оставался декларативным началом будущего процесса – учредителям трибунала предстояло дать этому принципу прочные процессуально-правовые основы.
Можно утверждать, что принятие уставных документов Международного Военного Трибунала знаменует начало второго – «нормативного» этапа правового закрепления принципа скорости и безотлагательности суда над военными преступниками. В рамках данного этапа были созданы и применены на практике конкретные правовые средства, способствующие ускоренному ходу процесса.
8 августа 1945 г. было подписано Соглашение между правительствами СССР, США, Великобритании и Франции «О судебном преследовании главных военных преступников европейских стран оси», также известное как Лондонское соглашение[11]. Дополнением к Соглашению стал Устав Международного Военного Трибунала, принятый в тот же день. Именно Устав закреплял соответствующий механизм, гарантирующий проведение судебных процедур без каких-либо задержек.
Для целей настоящего исследования ограничимся обзором тех положений Устава, которые прямо или косвенно влияли на темпоральную характеристику процесса.
Статья 1 Устава прямо указывала, что целью создания трибунала является справедливый и быстрый суд и наказание главных военных преступников европейских стран оси. Быстроту суда подкрепляли несколькими механизмами, закрепленными Уставом. Во-первых, это были правила, касающиеся состава суда, – в случае болезни кого-либо из четырех членов трибунала или невозможности нести им свои обязанности по другой причине процесс не приостанавливался, а место временно выбывшего члена Трибунала заменял его заместитель (Статья 2). Отвод Трибунала, членов Трибунала и их заместителей не допускался. Право заявить отвод не имела не только сторона защиты, но и обвинители. Заменить члена трибунала или его заместителя по болезни или по иной уважительной причине могли лишь учредители Трибунала (Статья 3).
Во-вторых, Устав закреплял возможность заочного производства в отношении обвиняемых, если таковые отсутствуют или не разысканы (Статья 12)[12]. Данная норма имела исключительное значение для рассмотрения дела Мартина Бормана, местонахождение которого на момент начала процесса оставалось неизвестным. Вскоре после начала процесса Трибунал отклонил ходатайство защитника Бормана о переносе рассмотрения дела в связи с отсутствием обвиняемого на скамье подсудимых. Трибунал при этом руководствовался необходимостью строго соблюдать Устав и Регламент, указывал на достаточность времени, необходимого адвокату для подготовки защиты[13].
В-третьих, нормы, прямо указывающие на те меры, которыми Трибунал может воспользоваться в процессе с целью пресечения попыток затянуть разбирательство. Так, Статья 18 Устава предписывала Трибуналу «строго ограничивать судебное разбирательство быстрым рассмотрением вопросов, связанных с обвинением»; «принимать строгие меры для предотвращения любых выступлений, которые могут вызвать неоправдываемую задержку процесса …»; «принимать решительные меры во всех случаях неподчинения требованиям суда и налагать надлежащие взыскания…». Впоследствии Трибуналу пришлось неоднократно использовать данные полномочия, поскольку затягивание процесса всеми способами с самого его начала стало одним из главных приемов стороны защиты [7, с. 145].
В-четвертых, Устав предполагал упрощенную и ускоренную процедуру оценки доказательств. Она, по оценке М. Ю. Рагинского, бывшего на Нюрнбергском процессе заместителем Главного обвинителя от СССР, не совпадала целиком ни с одной из национальных систем судопроизводства стран-организаторов Трибунала, но при этом обеспечивала выполнение основной задачи процесса – справедливого и быстрого суда и наказания главных военных преступников [7, с. 21]. Трибунал не был связан формальностями в использовании доказательств, мог применять «возможно более быструю и не осложнённую формальностями процедуру» и допускал «любые доказательства, которые, по его мнению, имеют доказательную силу» (Статья 19). Не только общеизвестные факты, озвученные на суде, не нуждались в доказывании, но и «официальные правительственные документы и доклады Объединённых Наций, включая акты и документы комитетов, … протоколы и приговоры военных или других трибуналов каждой из Объединённых Наций» (Статья 21)[14].
Таковы были положения Устава Международного суда в Нюрнберге, обеспечившие процессу должную степень динамичности. Принятый 28 октября 1945 г. Регламент Международного Военного Трибунала, в свою очередь, принципы скорого суда не закреплял, уделяя внимание детализации прав защиты на процессе[15]. Вместе с тем текст Регламента был составлен в духе прочих документов Нюрнбергского процесса: лаконичный, с четкими недвусмысленными формулировками он сам по себе обеспечивал процессу необходимый темп.
Дополнительно необходимо рассмотреть несколько положений Закона № 10 «О наказании лиц, виновных в военных преступлениях, преступлениях против мира и против человечности», принятого Контрольным Советом 20 декабря 1945 г. Этот акт был направлен на регламентацию правил подсудности военных преступников в различных зонах оккупации. Исходя из содержания закона, можно заметить, что скорость и безотлагательность рассматривались как важные принципы не только в отношении суда над главными военными преступниками европейских стран оси, но и должны были сохранить свое значение при всех последующих разбирательствах по обвинению нацистских функционеров рангом ниже. Так, п. 5 ст. IV Закона № 10, предвосхищая события недавно начавшегося в Нюрнберге процесса, указывал, что приведение смертного приговора Трибунала в исполнение может быть отложено на срок не более одного месяца, и то лишь в случае, если показания приговоренного лица могут иметь значимость при расследовании других преступлений. В ст. V Закона указано, что выданные национальным правительствам военные преступники должны быть осуждены в течение шести месяцев. В противном случае, они должны быть возвращены под юрисдикцию Командующего оккупационной зоной для производства над ними суда на месте[16].
Необходимо отметить, что нормы Устава, обеспечивающие скорость процесса, на практике показали свою эффективность – Трибунал, как уже отмечалось, неоднократно пресекал всяческие попытки обвиняемых и их защитников «выиграть время» при помощи разнообразных ухищрений.
Участники Нюрнбергского процесса – М. Ю. Рагинский и А. И. Полоторак – подробно описали всевозможные приемы, на которые шла сторона защиты в целях затягивания процесса.
Одним из наиболее примитивных способов являлась подача многочисленных ходатайств о назначении перерывов в заседаниях Трибунала. Небезынтересно отметить, что Трибунал не всегда отказывал в удовлетворении подобных ходатайств. Так, в конце декабря 1945 г. по ходатайству Отто Штамера – адвоката Германа Геринга – судьи объявили перерыв на рождественские каникулы продолжительностью в 10 дней. При этом сторона защиты ходатайствовала о назначении перерыва в три недели [6, с. 129].
Другим распространенным приемом, при помощи которого защитники очевидно пытались затормозить работу Трибунала, являлось злоупотребление правом вызова свидетелей в суд: адвокаты направляли десятки и сотни ходатайств подобного рода. Например, защита Фрица Заукеля и Альфреда Йодля была намерена пригласить по 55 свидетелей на допрос каждого из обвиняемых. Некоторые подсудимые ходатайствовали о приглашении на процесс в качестве свидетелей иностранных лиц, явно необладающих никакими сведениями по существу предъявленных обвинений: известных в то время политических деятелей, финансистов и т. д. [7, с. 145, 147].
Имели место и менее тривиальные случаи. Например, один из главных идеологов нацизма – обвиняемый Альфред Розенберг и его адвокат Альфред Тома предприняли попытку погрузить участников процесса в экскурс по истории расизма. По ходатайству Главного обвинителя от СССР Р. А. Руденко Трибунал пресек поток пространных рассуждений со стороны Розенберга и его защитника [6, с. 123]. Затягивать процесс путем длительных устных выступлений пытался Герман Геринг [7, с. 22].
Защита в целом рассчитывала на то, что задержка процесса во времени в условиях изменения международной обстановки будет способствовать усилению разногласий в составе суда, однако эта тактика не принесла желаемого результата – Трибунал работал с такой скоростью, которая сегодня кажется невероятной.
За время судебного процесса – с 20 ноября 1945 г. по 1 октября 1946 года – Трибунал провел 218 судебных заседаний, протоколы которых насчитывают 16 тысяч страниц. Было рассмотрено 2 630 документов, предоставленных стороной обвинения, и 2 700 документов стороны защиты; на суде было заслушано 240 свидетелей и сотни свидетелей допрошены вне зала суда по поручению Трибунала. В качестве доказательств принято 300 тысяч письменных показаний [6, с. 21; 7]. С учетом специфики организации первого в истории международного военного трибунала за рекордно короткий срок – чуть более шести месяцев от момента завершения войны до дня начала процесса – масштабы и скорость работы, проделанной организаторами, судьями и обвинителями, поистине поражают. Безусловно, защитники обвиняемых также были обязаны проявить незаурядные качества для соответствия общему темпу проведения процесса [3, с. 144], ведь Трибунал начал рассмотрение дел подсудимых спустя немногим более месяца с момента вручения им копии обвинительного заключения[17].
При том, что Нюрнбергский процесс в действительности был скорым судом, работу Трибунала заслуженно считают образцом справедливого и демократичного правосудия. Суд Международного Военного Трибунала не стал поспешной расправой над поверженным врагом [10, с. 52], не стал судилищем. Принцип состязательности сторон на процессе реализовывался в полной мере, права и законные интересы обвиняемых были в полном объеме соблюдены. Подсчитано, что в рамках процесса Трибунал потратил на сторону защиты в три раза больше времени, чем на обвинение [11, с. 212–213]. Несмотря на то, что данная процедура не предусматривалась уставными документами Международного Военного Трибунала, Трибунал счел возможным предоставить подсудимым право на последнее слово, ограничив выступления каждого из подсудимых несколькими минутами в целях экономии времени [7, с. 182–183].
Необходимо подчеркнуть, что темп проведения Нюрнбергского процесса является одной из наиболее уникальных его особенностей. В этом смысле работа Международного Военного Трибунала над главными преступниками европейских стран оси не имеет аналогов не только в предшествующей, но и в последующей истории. Важно не только отметить данный факт, но и дать оценку следствиям незаслуженного забвения процессуального принципа скорости и безотлагательности.
Некоторое время после окончания главного Нюрнбергского процесса данный принцип еще оказывал определенное влияние на практику судов над военными преступниками, однако в целом своего дальнейшего международного признания он не нашел.
Интересно отметить, что ссылка на чрезмерно длительные сроки проведения международного суда для американской стороны служила обоснованием нежелательности проведения в Европе новых процессов, подобных «Суду народов». В записке президенту Соединенных Штатов Гарри Трумэну от 7 октября 1946 года Роберт Джексон – Главный обвинитель от США на процессе в Нюрнберге – писал: «Четырехсторонний, четырехъязыковый международный суд неизбежно явится самым медленным и самым дорогим методом судопроизводства …». В качестве более быстрой альтернативы Р. Джексон предлагал суд оккупационных властей по делам о военных преступлениях. Печальная ирония заключается в том, что именно односторонние судебные процессы, проведенные оккупационными властями западных стран, в итоге «прославились» волокитой, формализмом и затянутостью [7, с. 24, 27] – всем тем, чего удалось избежать Нюрнбергскому Трибуналу.
Нормативного закрепления на международном уровне, как уже отмечалось, интересуемый нас принцип так и не получил. Идея скорого и безотлагательного суда над военными преступниками была дискредитирована. На рубеже XXI века приоритет получили другие процессуальные начала, призванные гарантировать тщательность и полноту судебного исследования доказательств. При этом сложившаяся практика многолетних процессов, как видится, не принесла пользы ни обвиняемым и их защитникам, ни делу международного правосудия. Наоборот – то, что должно было служить гарантией права на защиту, обернулось неисчислимым множеством всевозможных злоупотреблений и сомнительных как с точки зрения права, так и с точки зрения морали манипуляций.
Оставив в стороне иные спорные аспекты деятельности Международного трибунала по бывшей Югославии, отметим лишь два характерных для данного суда эпизода: проведя под стражей трибунала более четырех с половиной лет и так и не дождавшись вынесения решения по своему делу, в камере скончался бывший президент Югославии С. Милошевич. Другого обвиняемого на процессе – лидера Сербской радикальной партии В. Шешеля – суд держал в камере предварительного заключения 11 лет [13, с. 73]. Данные факты говорят сами за себя.
Другим негативным примером является сложившийся порядок деятельности Международного уголовного суда, который при существенных затратах стран, подписавших Римский статут, отличается не только политически неоднозначными, но и весьма скромными итогами своей деятельности: за первые 14 лет работы данный суд вынес всего четыре приговора, израсходовав при этом более 1 млрд. долларов [12, с. 166].
Таким образом, отказ от скорости международного правосудия никоим образом не способствует повышению эффективности международных судебных органов, ставит в еще более уязвимое положение обвиняемых, подрывает веру в справедливость и представление о самой обоснованности суда.
Представляется, что в сочетании с публичностью и открытостью судебных процессов, принцип скорого суда не ущемляет права подсудимого на справедливое рассмотрение его дела с учетом всех значимых обстоятельств. Конечно, «золотая середина» в виде разумных, умеренных, но при этом достаточных сроков судебного разбирательства всегда будет являться целью, к которой необходимо стремиться как в законодательной, так и в правоприменительной практике, но, как видится, альтернативой скорому и безотлагательному суду в действительности чаще всего служит не знающая никаких пределов, растянутая до бесконечности череда судебных процедур.
В заключении необходимо отметить, что сама по себе скорость и безотлагательность процесса (впрочем, как и другие, в том числе общепризнанные и закрепленные процессуальные принципы) не является гарантией справедливого суда. Политический аспект в деле международного правосудия, так или иначе, всегда будет сохранять свое значение. Однако, как представляется, понимание значения и значимости данного принципа в прошлом, у истоков международной уголовной юстиции, дает нам возможность более правильно понять ее состояние в настоящем, сознательно развивать ее в соответствии с потребностями времени в будущем.
