Целесообразность обращения к вопросу о предмете современного гражданского права объясняется, во-первых, сложившимся в юридической литературе подходом к определению состава предмета гражданского права, во-вторых, соотношением между соответствующими нормами Гражданского кодекса Республики Беларусь (далее – ГК), Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ) и качественным и количественным усложнением динамично развивающихся общественных отношений.
Примерный перечень отношений, составляющих предмет гражданского права, их субъектный состав, сфера действия гражданского законодательства, определены в ст. 1 ГК и ст. 2 ГК РФ, соответственно. При этом, основные группы регулируемых отношений выделены по критерию их объекта (материальные и нематериальные блага), норма п. 1 ст. 2 ГК РФ дополнена также указанием на характерные черты гражданско-правового метода регулирования, т.е. при определении предмета отраслевого регулирования законодатель на уровне ГК указал, что соответствующие отношения основываются «… на равенстве, автономии воли и имущественной самостоятельности их участников».
Позиция законодателя в решении, безусловно, ключевого вопроса о предметных границах гражданско-правового регулирования для одних исследователей приобрела непререкаемый характер, для других объединение имущественных и личных неимущественных отношений в единый предмет правового регулирования стало поводом к научному осмыслению и выработке положений, объем и содержание которых позволяют вести речь о существовании теории предмета гражданского права.
Исторический опыт доктринального и догматического формирования предметной области данной отрасли свидетельствует о бесспорном доминировании имущественных отношений в ее структуре. Применительно же ко второму структурному элементу (отношениям личным неимущественным) можно констатировать фрагментарный, не всегда последовательный подход законодателя и достаточно широкие, но противоречивые научные представления. Последнее обстоятельство, на наш взгляд, во многом связано, во-первых, с несовпадением методологических предпосылок, избираемых различными исследователями, и во-вторых, с отношением к терминологии и содержанию соответствующих норм права и выработанных советской наукой (основанной, как известно, на достаточно идеологизированном и догматизированном методе материалистической диалектики) научных утверждений как к юридической данности, не оставляющей в силу этого шансов на их критическую оценку.
Общим местом многих представителей предметной теории гражданского права является постановка и попытка решения вопроса о том, входят ли и в каком объеме личные неимущественные отношения в сферу гражданско-правового регулирования. Анализ исследований советского и современного периодов свидетельствует о нескольких направлениях в развитии дискуссии, определяющим моментом которой является закрепленное еще в советском гражданском праве разграничение неимущественных отношений на связанные и не связанные с имущественными. Приведем эти направления.
- Получившая впоследствии название радикальной точка зрения В.А. Тархова сводится к признанию отношений по поводу неимущественных благ, неотделимых от личности в качестве самостоятельного предмета правового регулирования по причине того, в частности, что «…они обладают предметным единством, характеризующимся неотделимостью от личности, недопустимостью денежной оценки, неприменимостью к ним гражданско-правового регулирования сделок и т.п.» [26, с. 57]. Неоднократно впоследствии критикуемым [3, с. 149-150] по вполне очевидным основаниям препятствием для выделения регулирования отношений, связанных с личными неимущественными благами в самостоятельную отрасль, по мнению В.А. Тархова, выступает недостаточный удельный вес как самих этих отношений, так и соответствующих норм [26, с. 57]. Что же касается отраслевой принадлежности норм, регулирующих личные неимущественные отношения, не связанные с имущественными, то таковые ученый относит к области государственного права, поскольку: «Конституция закрепляет обширный круг прав и свобод граждан. Все перечисленные в Конституции субъективные права и обязанности граждан характеризуют соотношения государства и личности» [26, с. 59].
- Поддерживая первоначальную позицию законодателя (до издания Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г.), О.С. Иоффе включал в предмет гражданского права «… лишь те личные неимущественные отношения, которые связаны со стоимостными имущественными отношениями» [15, с. 10-11]. Данной точки зрения ученый придерживался и в последующих своих работах, признавая при этом возможность гражданско-правовой охраны личных неимущественных отношений, не связанных с имущественными [13, с. 56], иными словами такие отношения не охватываются предметом гражданского права подобно тому, как не охватываются предметом уголовного права разнообразные связи, им охраняемые [14, с. 56].
Близкой к позиции О.С. Иоффе и оригинальной, но почему-то не привлекающей должного внимания, является точка зрения Н.Д. Егорова о том, что «… вопреки широко распространенному мнению, личных неимущественных отношений, не связанных с имущественными, вообще не существует». Объяснение своей позиции ученый сводит к тому, что «… личные нематериальные блага (речь идет о таких благах как жизнь, здоровье, честь, достоинство и т.п. – прим. автора) неотделимы от личности их носителя. Они не могут воплотиться в каком-либо внешнем по отношению к человеку материальном объекте. По поводу таких нематериальных благ в их ненарушенном состоянии вообще не складываются никакие общественные отношения – ни личные неимущественные, ни имущественные. Именно поэтому гражданское законодательство непосредственно защищает личные нематериальные блага (п. 2 ст. 2 ГК РФ)» [10, с. 53]. Кроме того, Н.Д. Егоров указывает на наличие в структуре предмета гражданского права таких неимущественных отношений, которые не носят личного характера. Данное утверждение, безусловно, заслуживает поддержки, чего нельзя сказать в отношении приведенного примера таких отношений, в соответствии с которым «… отношения по защите чести, достоинства или деловой репутации, возникающие между правонарушителем и потерпевшим, зачастую носят настоятельно неприязненный характер, что вряд ли их можно назвать личными отношениями» [10, с. 53-54]. В данном случае имеет место неудачное использование терминологии, к чему мы вернемся позже, а здесь лишь приведем окончательный вывод, к которому приходит цитируемый автор: общественные отношения, составляющие предмет гражданского права, могут быть либо имущественными, либо неимущественными.
- Толстой Ю. К., на момент действия Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г. (ст. 1), писал, что гражданское право не только охраняет, но и регулирует личные неимущественные отношения как связанные, так и не связанные с имущественными, «… причем регулирует их не только в нарушенном, но и в нормальном ненарушенном состоянии», но при условии, что эти отношения «… складываются на началах равенства участников» [27, с. 5].
Наибольшее распространение получило последнее, положительное по своей сути, направление в решении обозначенного выше вопроса о включении в предмет гражданского права личных неимущественных отношений и их дифференциации. Однако присущая предлагаемым научным доводам уязвимость связана как с аксиоматичным использованием устоявшейся терминологии, так и с неизбежностью условностей, когда недостающее додумывается, а уже имеющееся «помещается» в существующую юридическую модель, что можно продемонстрировать на примере следующих позиций.
Так, М.Н. Малеина, по сути, воспроизводит мнение Г.Ф. Шершеневича [29, с. 6], когда пишет: «… следует преодолеть традиционно-архаичное представление о том, что основу предмета гражданско-правового регулирования составляют имущественные отношения товарно-денежной формы» [18, с. 24]. Вместе с тем, предшествующая этому, заслуживающему внимания выводу, классификация личных неимущественных прав по критерию цели их осуществления заканчивается включением в систему не только личных неимущественных прав, но и иных неимущественных прав, не относящихся к категории личных.
На основании анализа личных неимущественных отношений, В.В. Ровный отмечает две тенденции развития современного гражданского права: тенденцию расширения круга регулируемых гражданским правом личных неимущественных отношений и тенденцию сближения имущественных и неимущественных отношений, составляющих предмет гражданского права. Причины этих тенденций объясняются обращением на современном этапе к институту компенсации морального вреда, что «… способствует превращению (прим. автора) личных благ в “товар”, в “денежный чистоган”, заметно сближая личные отношения с имущественными» [23, с. 70]. Как видим, возможность компенсации морального вреда, причиненного посягательством на личные блага, для В.В. Ровного становится основанием для вывода о якобы изменившейся в связи с этим природе самого объекта, однако если бы это было действительно так, т.е. нематериальные по своей природе блага превращались бы в товар, то мы вели бы речь не о компенсации морального вреда, а о принципиально ином гражданско-правовом способе защиты – денежном возмещении соответствующего интереса или объекта. В рецензии на указанную выше работу М.Н. Малеиной, ученый, также ссылаясь на институт компенсации морального вреда, продолжает отстаивать наличие «… особой тенденции поглощения имущественным режимом сферы личных отношений (благ), недопустимой еще в недалеком прошлом и, напротив, с такой рельефностью присущей современному этапу праворазвития (имущественно-правовая экспансия)» [22, с. 74]. Подобного рода выводы не могут быть положены в обоснование сближения личных неимущественных отношений с имущественными отношениями.
Достаточно широкое распространение получила попытка теоретического обоснования введения личных неимущественных отношений в область гражданско-правового регулирования посредством обращения к одной из правовых форм принадлежности или присвоенности материальных благ – праву собственности.
Одни авторы ведут речь о сходстве личных неимущественных отношений с отношениями собственности, поскольку «… посредством тех и других за человеком закрепляются блага (в одном случае – имущественные, в другом – неимущественные), причем и те, и другие отношения складываются как состояние “присвоенности” благ личности» [30, с. 45; 20, с. 172]. Другие признают за институтом права собственности универсальный характер и приходят к выводу, что «… в сфере жизнедеятельности человека и гражданина отношения по поводу личных нематериальных его благ, а также физического и социального благополучия также являются отношениями собственности, реализуемыми вне вещно-имущественных форм» [11, с. 28-29]. В результате формируется некое неимущественное право собственности, объем понятия которого «… должен включать в себя неимущественные права на результаты интеллектуальной деятельности и все другие права, которыми наделяются субъекты по поводу нематериальных благ» [11, с. 78].
Продолжая эту идею, И.В. Бакаева утверждает, что «… поскольку присвоение является центральным элементом отношений собственности, выявляется методологическая предпосылка для рассмотрения комплекса личных неимущественных отношений, складывающихся по поводу нематериальных благ, через конструкцию превращенной формы собственности (прим. автора), которая ценностные отношения трансформирует в отношения присвоения и возникающие на их основе субъективные права» [4, с. 99]. К сожалению, цитируемый автор не находит нужным объяснить суть «превращения», равно как и смысл понятия «форма собственности» в приведенном контексте. Впрочем, основная проблема подобных теоретических новаций и последующего расширения нормотворческих горизонтов до закрепления исходных отношений по поводу всех нематериальных благ в законе о собственности фокусируется в вопросе о целесообразности всякого рода «превращений» (нематериальное благо – в товар, абсолютное вещное право собственности – в абсолютное неимущественное право собственности) для обоснования включения личных неимущественных отношений в предмет гражданско-правового регулирования [11, с. 82].
Первое, что обнаруживается в приведенных в настоящей работе цитатах, – это использование в качестве взаимозаменяемых терминов «личный», «неимущественный», «личный неимущественный» – применительно к названию субъективных прав и соответствующих отношений, терминов «нематериальный», «личный» – применительно к благам. В то же время конкретные случаи их употребления напоминают поистине вавилонское смешение, даже при попытке разграничения.
Например, «… от других объектов гражданского права нематериальные блага отличает совокупность двух признаков, один из которых выражен определением “личные”, второй определением “нематериальные” (неимущественные)» [8, с. 282]. Исходя из контекста и смысла приведенной цитаты, речь идет вероятнее всего о личных неимущественных правах, однако в русле изложенного выше принципиальным в данном случае является одновременное указание в характеристике одного и того же явления на его неотделимость от личности обладателя (признак «личный») и природу (нематериальную или, что то же самое по мысли автора цитаты, неимущественную).
Вместе с тем, Ф.О. Богатырев предлагает «… в целях избежания терминологической путаницы <…> исходить из того, что “личное право” всегда неимущественное право, объектом которого является нематериальное благо, неотделимое от личности (прим. автора) его носителя. <…> Поэтому термины “личное право” и “личное неимущественное право” должны признаваться синонимами в рамках гражданского права» [5].
В свою очередь, М.Н. Малеина прямо указывает, что использует в своей работе термины «личное право», «неимущественное право» и «личное неимущественное право» как «… равнозначные, противостоящие имущественным правам (прим. автора)» [18, с. 11].
Противопоставление личных и имущественных прав, договоров, прав личности и имущественных прав было характерным для дореволюционной русской литературы [19, с. 500; 29, с. 5-7; 7, с. 85]. Термин же «неимущественный», как следует из литературных источников указанного периода, применялся в отношении сделок, интереса, обязательства и вреда.
Использование обоих признаков («личный» и «неимущественный») для характеристики субъективного права имело место в статье М.М. Агаркова (1915 г.), посвященной праву на имя. Последовательно разграничить эти термины автору не удалось. Так, право на имя относится личным правам, то ли по причине того, что «… оно неотчуждаемо, <…> будучи тесно связано с личностью субъекта, оно не может быть отделено от нее и передано другому», то ли по причине того, что оно является средством идентификации личности [1, с. 145]. Неимущественный характер права связывается с тем, что «… оно не входит в состав актива управомоченного лица», но уже буквально в следующем абзаце «… непередаваемость имени по наследству, исключение действия давности и неотчуждаемость (прим. автора)» рассматриваются «… как следствие неимущественного характера» [1, с. 149]).
Объединение же признаков («личный» и «неимущественный») в пределах одного словосочетания было предпринято в докладе А.Я. Вышинского 1938 г., называвшего в качестве одного из подлежащих разработке советской цивилистикой вопроса о «… природе и особенностях личных неимущественных прав граждан (авторское право, право на имя, патентное право, авторское свидетельство и пр.)» [6, с. 258].
Словосочетание «личные неимущественные отношения», не взирая на отсутствие в гражданском законодательстве специальных норм о регулировании таких отношений, стало использоваться в цивилистической теории накануне дискуссии о гражданском праве 1954-1955 гг. и, утвердившись в процессе дискуссии, выступило предметом исследований, в ходе которых научная мысль, вопреки всякой логике, стала развиваться от термина, в нашем случае представленного словосочетанием «личные неимущественные отношения», к понятию, а не наоборот [12, с. 235]. Иными словами, обозначив субъективные права, а затем соответствующие общественные отношения, термином, сформировавшимся преимущественно на основе идеологических соображений и дани традиции, ученые стали анализировать содержание самих обозначаемых понятий, двойственный характер которых не стал поводом для сомнений. Так, по мнению Н.Д. Егорова, само понятие «личные неимущественные отношения» указывает на два их отличительных признака: неимущественное содержание и личный характер. Следовательно, оба эти признака должны найти адекватное отражение в определении понятия личного неимущественного отношения, что и было реализовано в абсолютном большинстве предлагаемых различными авторами определений [9, с. 115-117].
Только иногда обращалось внимание на отсутствие позитивного содержания в термине «личные неимущественные отношения»: «… его информация негативна, она свидетельствует лишь о том, что неимущественные общественные связи не принадлежат к числу имущественных, и только» [24, с. 12]. Так и не установив различие между «личным» и «неимущественным», исследователи стали обсуждать вопрос о возможности включения личных неимущественных отношений в предмет гражданского права.
Напомним, что до закрепления в Основах гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик норм, направленных на защиту чести и достоинства, а также интересов лица, запечатленного в произведении изобразительного искусства, гражданское законодательство регулировало лишь отношения, вытекающие из авторской и изобретательской деятельности, получившие в литературе характеристику – личные отношения, которые связаны с имущественными. Норма ст. 1 Основ устанавливала, что гражданское законодательство регулирует имущественные и связанные с ними личные неимущественные отношения, а в случаях, предусмотренных законом – и иные личные неимущественные отношения. Таким образом, гражданско-правовое регулирование распространялось лишь на те личные неимущественные отношения, которые связаны с имущественными, а вне этой связи – только при наличии специального указания в законе. С этого времени, как отмечалось выше, в литературе стал доминировать подход о гражданско-правовом регулировании личных неимущественных отношений и их включении в предмет гражданского права.
В этом русле несколько изменяется и позиция законодателя. В результате принятия Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. личные неимущественные отношения, не связанные с имущественными, регулировались гражданским законодательством, поскольку иное не предусматривалось законодательными актами Союза ССР и республик либо не вытекало из существа данных отношений, т.е. данный вид личных неимущественных отношений был включен по общему правилу в предмет гражданского права.
В результате принятия действующего ГК РФ (в первоначальной редакции от 30 ноября 1994 г.) личные неимущественные отношения включались в предмет указанной отрасли права только по причине их связи с отношениями имущественными. Исключив прямое упоминание личных неимущественных отношений, не связанных с имущественными, при определении состава отношений, регулируемых нормами гражданского права (абз. 1 п. 1 ст. 2 ГК РФ), законодатель в п. 2 этой же статьи указал на возможность гражданско-правовой защиты нематериальных благ, если иное не вытекает из существа таких благ. Это указание стало аргументом в пользу вывода о том, что «… по поводу таких нематериальных благ в их ненарушенном состоянии вообще не складываются никакие общественные отношения – ни личные неимущественные, ни имущественные», однако в п. 2 ст. 3 ГК РФ одновременно речь идет о гражданско-правовом регулировании всех отношений, т.е. указанных как в абз. 1 п. 1, так и в п. 2 ст. 2.
Федеральным законом «О введении в действие части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации» от 18 декабря 2006 г. № 231-ФЗ[1] норма абз. 1 п. 1 ст. 2 ГК РФ была изложена в новой редакции, в соответствии с которой все личные неимущественные отношения входят в предмет гражданско-правового регулирования при сохранении прежнего условия, а именно, их организации на принципах юридического равенства, автономии воли и имущественной самостоятельности их участников. Однако и при таком подходе в п. 2 ст. 2 ГК РФ сохраняется отдельное указание на такой элемент предмета гражданского права, как защита нематериальных благ, при том же сохранении положения п. 2 ст. 3 ГК РФ о регулировании отношений по поводу этих благ.
Что же касается действующего отечественного ГК, то в нем воспринята формула Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г., в соответствии с которой, во-первых, сохраняется дифференциация личных неимущественных отношений на отношения, связанные и не связанные с имущественными, во-вторых, личные неимущественные отношения, не связанные с имущественными, регулируются гражданским законодательством, поскольку иное не вытекает из существа этих отношений (абз. 1 п. 1, п. 2 ст. 1).
Историко-правовой и сравнительный аспекты, как видим, свидетельствуют о неопределенности позиции законодателя, которая также создает некоторую почву для сохранения проблемной научной ситуации, суть которой усматривается в связи личных неимущественных отношений с имущественными отношениями. Обосновать наличие или отсутствие таковой в условиях, когда «неимущественный» по сути стал синонимом «личный», без обращения к идее о «превращении» (см. выше точки зрения В.В. Ровного, С.А. Зинченко, В.В. Галова, И.В. Бакаевой) ключевых понятий гражданского права и не только, является задачей не простой.
Как отмечалось выше, эпитет «личный» получил отличающуюся от дореволюционной интерпретацию как «неразрывно связанный с личностью» в работе М.М. Агаркова 1915 г. Однако годом позже Е.А. Флейшиц критически оценила позицию М.М. Агаркова, в том числе из-за неопределенности и неверного понимания используемых им прилагательных «неотчуждаемый» и «неотделимый», и, в определенной степени продолжая мысль своего учителя И.А. Покровского [21, с. 122-126], указала, что личные права – это те права, которые «… непосредственно выражают и охраняют интересы личности “как таковой”, как носителя индивидуальных черт, способностей, стремлений» [28, с. 5, 10].
Не соглашаясь с мнением Е.А. Флейшиц, в своей статье 1940 г., посвященной предмету гражданского права, М.М. Агарков называет пять значений термина «личные права», начиная с использования его в качестве синонима термина «обязательственные права» и заканчивая наименованием личными правами «… некоторых неимущественных прав, а именно защищаемых против всякого и каждого (так называемые абсолютные) прав на блага, неотделимые от личности субъекта права» [2, с. 65-66].
Весь дальнейший советский опыт использования предложенного М.М. Агарковым понимания эпитета «личный» – это пример трудно объяснимой инерции научного мышления, т.е. игнорирования новых или альтернативных вариантов, кроме единственного, встретившегося в самом начале.
Мнение о необходимости разграничения двух основных структурных подразделений предмета гражданско-правового регулирования – отношений имущественных и неимущественных – с последующим выделением наряду с личными таких категорий неимущественных отношений, как творческие и организационные, было высказано в советский период О.А. Красавчиковым [24, с. 5-6].
Также указывал на ошибочность выделения личных неимущественных прав сразу по двум разным критериям Ш.Т. Тагайназаров: «имущественности» и «принадлежности субъективных прав «личности». При этом в соответствии с первым критерием субъективные права получают дихотомическое деление на имущественные и неимущественные, а в соответствии со вторым – на «личные» и «неличные» [25, с. 9-10].
Однако эти исключения из упорного отстаивания общепринятой точки зрения, как и предложение Е.А. Флейшиц, остались незамеченными и общественные отношения по-прежнему характеризовались как личные по причине того, что они складываются по поводу неотделимых от личности нематериальных благ [16, с. 12].
Таким образом, в результате преимущественно одновекторного научного осмысления и постепенной, но не всегда последовательной, законодательной регламентации все неимущественные отношения были сведены к личным неимущественным отношениям, в число которых, однако попали отношения неимущественного содержания, но, очевидно, не имеющие личного характера. Так, п. 1 ст. 151 ГК Республики Беларусь закрепляет возможность осуществления и защиты личных неимущественных прав, принадлежавших умершему, другими лицами, в том числе наследниками правообладателя (абз. 3 п. 2 ст. 150, абз. 2 п. 1 ст. 152 ГК РФ); сюда же следует отнести отношения, возникающие в связи с посмертной охраной авторства, авторского (исполнительского имени), неприкосновенности произведения (исполнения), отношения, связанные с передачей права на использование имени и т.д. В то же время нельзя не заметить факт существования отношений имущественного содержания, в рамках которых реализуются права, неразрывно связанные с личностью (напр., нормами гл. 58 ГК предусмотрено право требования возмещения вреда, причиненного повреждением здоровья или потерей кормильца; такое право неразрывно связано с личностью – непередаваемо и неотчуждаемо, но направлено на удовлетворение имущественного интереса).
Не сделав соответствующие вводные замечания, т.е. не подвергнув критической оценке ставшее общепринятым в рамках цивилистической доктрины понимание прилагательного «личный» и его соотношение с прилагательным «неимущественный», с одной стороны, логическую обоснованность выделения группы личных неимущественных отношений по двум различным критериям (связанность с личностью управомоченного; качество интереса), с другой, современные представители предметной теории гражданского права сконцентрировали все внимание на вопросе о потенциальной возможности и оправданности включения личных неимущественных отношений в сферу гражданско-правового регулирования и их связи с отношениями имущественными.
Еще одним фактором, предопределившим высказываемые в современных исследованиях сомнения в возможности опосредования нормами гражданского права отношений, получивших наименование личных неимущественных, стало несовпадение во взглядах на критерии разграничения общественных отношений. Так, И.В. Бакаева пишет: «… объединение единым предметом правового регулирования столь неоднородных общественных отношений (имущественных и личных неимущественных) требует научного осмысления, поскольку противоречит практически общепризнанному в теории права и отраслевых юридических науках предметному критерию отраслевого деления права. Методологической аксиомой является характеристика предмета отраслевого регулирования как охватывающего однородные (однотипные) общественные отношения, соответствующие определенным признакам, в целом характеризующим гомогенность правового положения субъектов, сходство объектов прав, общий тип межсубъектного взаимодействия и вытекающую отсюда общность метода правового регулирования (прим. автора)» [4, с. 96-97]. Если обратить внимание на такой названный в цитате признак общественных отношений, как «сходство объектов прав», то сразу же появляется вопрос о том, почему, к примеру, отношения, связанные с куплей и продажей вещей, и отношения по уплате налогов, имеющие это самое сходство объектов, не регулируются в рамках одной отрасли права. Что же касается такого признака, как «общий тип межсубъектного взаимодействия», то это и есть сама характеристика метода построения отношений. Иными словами, автор подвергает сомнению то положение, которое уже давно реализовано для целей современного предметно-методологического разделения права, допускающего регулирование отношений различной предметной области, в частности имущественных и неимущественных, на основании одних и тех же принципов. Следовательно, гражданско-правовое обеспечение индивидуализации человека в качестве личности, реализуемой в межличностных отношениях, основанных на координации участников, вовсе не требует обращения к гражданско-правовой форме отношений собственности.
Изложенное позволяет сделать вывод о том, что повышенное научное внимание к разделению общественных отношений на имущественные и личные неимущественные в рамках предметной теории гражданского права связано с концентрацией в этом разделении всего предмета названной отрасли, а самые радикальные, на первый взгляд, расхождения, породившие не прекращающуюся дискуссию, чаще всего связаны с несовпадениями терминологического порядка.
В связи с этим самое время вспомнить слова М.В. Ломоносова, который считал первой задачей юристов составление точных определений терминов, «… ибо употребление слов неограниченных и сомнительных и двузнаменательных производит в суде великие беспорядки и отдаляет от правды к заблуждению и к ябедам» [17, с. 149]. Если эту мысль величайшего русского мыслителя перевести в плоскость теоретической юриспруденции, можно с уверенностью утверждать, что неточное словоупотребление, допускаемое в советской и современной учебной и научной литературе, приводит к логически порочным круговым обсуждениям не столько самой проблемы социального обособления человека на уровне гражданского права, сколько ее отдельных проявлений, лишенному всякой основы отрицанию возможностей гражданского права в регулировании отношений личности и общества.