Парадокс (от греч. рaradoxos – неожиданный, странный) – мнение, рассуждение, резко расходящееся с общепринятыми понятиями, противоречащее (иногда только на первый взгляд) здравому смыслу; формально-логическое противоречие, которое возникает в содержательной теории множеств и формальной логике при сохранении логической правильности хода рассуждений; выражение, в котором вывод не совпадает с посылкой и не вытекает из нее, а – наоборот, ей противоречит, давая неожиданное и необычное ее истолкование. Парадокс присущ не только научной и художественной литературе, он может существовать и в политической и правовой литературе. В последнем его значении – правовом, парадокс можно представить в виде отрицания некоторого устоявшегося правового суждения (правила, предписания, закона), кажущегося «безусловно правильным» или противоречия ему. Исходя из этого, в данной статье указанные выше вопросы раскрываются через призму противоречий законодательного регулирования уголовной ответственности за преступления коррупционной и корыстной направленности, то есть – через парадоксы.
Рассмотрим, к примеру, два следующих суждения.
1. «Все, что создано законодателем в сфере борьбы с коррупцией, правильно».
2. «Все, что создано законодателем в сфере борьбы с коррупцией, неправильно».
Здравый смысл подсказывает, что оба суждения являются неверными. В самом деле, не может быть законодательства настолько совершенного, в котором не было бы допущено каких-либо ошибок, пробелов, противоречий и т. д. В то же время не может быть законодательства полностью неправильного. Эта антиномия может быть разрешена с помощью третьего суждения: «Не все, что создано законодателем в сфере борьбы с коррупцией, является правильным». Из этого суждения вытекает необходимость поиска и выявления неправильных сторон, пробелов и недостатков в законодательстве о борьбе с коррупцией. Иными словами– тех самых парадоксов.
Такое негативное социальное явление, как коррупция, детерминировано различными факторами, в том числе социально-экономическими, социально-политическими, правовыми, организационно-управленческими, нравственными и т.д. Коррупция угрожает верховенству закона, демократии и правам человека, подрывает принципы надлежащего государственного управления, равенства и социальной справедливости, препятствует конкуренции, затрудняет экономическое развитие и угрожает стабильности демократических институтов и моральным устоям общества. Такая оценка дана этому негативному явлению в Конвенции об уголовной ответственности за коррупцию ETS №173[1]. В Стратегии национальной безопасности Российской Федерации коррупция включена в перечень угроз ее государственной, общественной и экономической безопасности[2].
Учитывая общественную опасность коррупционных проявлений, государство должно реагировать на них соответствующим образом. Это подчеркивается в ст. 19 упомянутой Конвенции: «Принимая во внимание тяжесть уголовных правонарушений, признанных в качестве таковых в соответствии с настоящей Конвенцией, каждая Сторона предусматривает в отношении этих уголовных правонарушений, признанных в качестве таковых в соответствии со статьями 2–14, эффективные, соразмерные и сдерживающие санкции и меры». Слова «сдерживающие санкции» следует подчеркнуть особо. Между тем, санкции, установленные в современном российском законодательстве за преступления коррупционного характера, не только не обладают достаточным сдерживающим характером, но и являются, как это ни парадоксально, стимулирующими факторами коррупции. Обусловлено это, в первую очередь, криминологически необоснованной и политически ошибочной либерализацией антикоррупционного уголовного законодательства, выражающегося в исключении конфискации имущества из видов наказания, а также введением кратных штрафов в качестве основного наказания как альтернативу лишению свободы. Это и другие негативные обстоятельства, рассматриваемые нами в данной статье, подтверждают тезис о том, что современная антикоррупционная уголовная политика находится в состоянии серьезного кризиса [3, с. 24].
Борьба с преступлениями корыстной и коррупционной направленности предполагает применение эффективных мер наказания, направленных не только на личность преступника, но и на его имущество.
Российское уголовное законодательство советского периода и Уголовный кодекс Российской Федерации 1996 г. в первоначальной редакции включали конфискацию имущества в перечень наказаний, что играло важную роль в обеспечении справедливости наказания как в отношении преступлений коррупционного характера (получение взятки, дача взятки и др.), так и других преступлений корыстной направленности (например, хищений). В соответствии со ст. 52 УК РФ (в первоначальной редакции) под конфискацией имущества понималось принудительное безвозмездное изъятие в собственность государства всего или части имущества, являющегося собственностью осужденного. Конфискация имущества устанавливалась только за тяжкие и особо тяжкие преступления, совершенные из корыстных побуждений, в том числе за такие как получение взятки, хищение в крупных и особо крупных размерах и т.д.).[1]
Положение коренным образом изменилось в 2003 г. с принятием Федерального закона от 8 декабря 2003 г. №162-ФЗ, согласно которому конфискация имущества была исключена из перечня наказаний[2]. Мотивируя принятие данного закона заботой о семьях осужденных, гуманным отношением к ним, депутаты Государственной Думы, невзирая на резкую критику со стороны криминологического сообщества, вопреки международно-правовой практике противодействия коррупции и здравому смыслу, открыли шлюзы вороватому чиновничеству и экономическому криминалитету для разрастания коррупции, легализации (отмывания) преступных доходов. Как небезосновательно указывал тогда Э.Ф. Побегайло, эта акция, по всей видимости, носила заказной характер [9, с. 42–43].
Через три года после ожесточенной и справедливой критики со стороны криминологического сообщества в УК РФ была введена глава 15-1 «Конфискация имущества».[3] Однако нормы, содержащиеся в этой главе, нельзя назвать ни справедливыми, ни эффективными, особенно по отношению к преступлениям корыстной и коррупционной направленности. В современном варианте УК РФ конфискация имущества по смыслу главы 15-1 раздела VI УК РФ – это не мера наказания, а «иная уголовно-правовая мера», заключающаяся в изъятии имущества полученного в результате совершения преступления, например, хищения, получения взятки и т.п., а также имущества, используемого для совершения преступлений, например, путем финансирования терроризма и т. п.
Включение норм о конфискации имущества в раздел VI УК РФ концептуально необоснованно, поскольку природа конфискации имущества (в трактовке главы 15.1 УК РФ) и иных мер уголовно-правового характера, которым посвящен данный раздел УК РФ, принципиально различна. Еще Чезаре Беккариа в XVIII веке писал о том, что «наказание должно по возможности быть сходным с самой природой преступления… это сходство замечательно помогает противопоставить побуждению совершить преступление устрашающее действие наказания. Таким образом, это сходство отдаляет ум от преступления и направляет его к цели, противоположной той, к которой его увлекала соблазнительная идея нарушить закон» [2, с. 116]. Самые опасные преступления коррупционной направленности расположены в главе 30 УК РФ «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления». Природа этих преступлений никакого сходства с природой экономических преступлений (кроме корыстной мотивации) не имеет. Поэтому выставлять в качестве основного вида наказания за коррупционные преступления штраф, в особенности – за наиболее опасные, такие как получение и дача взятки– означает лишение у наказания такого важного его свойства, как устрашение.
В этом-то и состоит, на наш взгляд, главный парадокс действующего уголовного законодательства в сфере борьбы с коррупцией, который заключается в отсутствии в системе уголовных наказаний конфискации имущества как дополнительного вида наказания. Именно конфискация имущества в том виде, в каком она была ранее, выполняла эту самую устрашающую функцию, так как угроза лишиться всего или части имущества, в том числе и того, которое не было приобретено виновным лицом преступным путем, заставляла его серьезно задуматься над своим поведением.
Раздел VI УК РФ помимо конфискации имущества включает принудительные меры медицинского характера и судебный штраф. К принудительным мерам медицинского характера относятся меры, которые применяются к лицам, совершившим общественно опасные деяния в состоянии невменяемости, а также меры, применяемые наряду с уголовным наказанием к лицам, признанным вменяемыми, но нуждающихся в лечении психических расстройств, не исключающих вменяемости. Меры, применяемые к невменяемым, не являются наказанием и не носят карательного характера, и их применение, в отличие от конфискации имущества не является формой реализации уголовной ответственности. В соответствии со ст. 98 УК РФ принудительные меры медицинского характера применяются в целях излечения или улучшения психического состояния лиц, совершивших общественно опасные деяния в состоянии невменяемости, а также предупреждения совершения ими новых деяний, предусмотренных статьями Особенной части УК.
Что касается судебного штрафа, то данная мера в соответствии со ст. 76-2 УК РФ является формой освобождения от уголовной ответственности и назначается судом только в случае освобождения лица, совершившего преступление, от уголовной ответственности (ст. 104-4 УК РФ). А конфискация имущества может применяться только при вынесении обвинительного приговора и назначении наказания лицам, признанным виновными в совершении преступления.
Таким образом, иные меры уголовно-правового характера – это либо меры медицинского характера, применяемые в отношении невменяемых, не подлежащих уголовной ответственности, либо меры медицинского характера, применяемые в отношении лиц, признанных вменяемыми, но нуждающимися в лечении, либо меры, применяемые при освобождении от уголовной ответственности в связи с заменой ее судебным штрафом. В отличие от конфискации имущества ни меры медицинского характера, ни судебный штраф не являются формой реализации уголовной ответственности. Поэтому нормы о конфискации имущества не могут находиться в разделе VI УК РФ вместе с принудительными мерами медицинского характера и судебным штрафом как имеющие принципиально разную юридическую природу. «Иные меры» в такой трактовке не образуют систему, так как оторваны друг от друга [6,с. 872].
Нормы о конфискации имущества, содержащиеся в главе 15.1 раздела VIУголовного кодекса РФ, обладают целым рядом других серьезных недостатков, в связи с чем их нельзя назвать эффективными, особенно по отношению к преступлениям корыстной и коррупционной направленности.
Также следует согласиться, что перечень «конфискационных» преступлений, закрепленный в п. «а» ч. 1 ст. 104.1 УК РФ, не имеет четких критериев. Преступления, включенные в него, относятся к различным категориям преступлений (ст. 15 УК РФ), расположены в разных главах УК РФ и, следовательно, имеют разные родовые и видовые объекты, имеют разные мотивы и цели совершения преступления[1, с. 22-23].
Предмет конфискации в главе 15.1 УК РФ, по сравнению с ранее действовавшей ст. 52 УК РФ, определен очень узко. Согласно ст. 52 УК РФ, конфискации подлежало имущество, принадлежащее осужденному, то есть имущество, которым он владел на формально законных основаниях. В статье же 104-1 УК РФ речь идет о конфискации имущества, которое получено в результате совершения преступления или является доходами от этого имущества либо использовалось или предназначалось для использования в качестве орудия преступления либо для финансирования терроризма, организованной группы, незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации).
Однако деньги, ценности и другое имущество, полученное виновным в результате совершения преступления (получение взятки, хищение и т. д.), не могут принадлежать виновному ни при каких обстоятельствах. Что же касается имущества, которое используется для совершения преступления (денежные средства, используемые для финансирования терроризма, орудия преступления), то даже если они принадлежат виновному на законных основаниях, они имеют совершенно другой процессуальный режим.
В уголовном процессе они играют одну и ту же роль: служат в соответствии со ст. 74 УПК РФ доказательствами совершения преступления. К ним, согласно ст. 81 УПК РФ, относятся, в частности, любые предметы, которые служили орудиями, оборудованием или иными средствами совершения преступления или сохранили на себе следы преступления, на которые были направлены преступные действия, деньги, ценности и иное имущество, полученные в результате совершения преступления. При этом орудия, оборудование или иные средства совершения преступления, принадлежащие обвиняемому, подлежат конфискации, или передаются в соответствующие учреждения, или уничтожаются; предметы, запрещенные к обращению, подлежат передаче в соответствующие учреждения или уничтожаются; деньги, ценности и иное имущество, полученные в результате совершения преступления, и доходы от этого имущества подлежат возвращению законному владельцу.
Поэтому такие вопросы, как их выявление, фиксация, хранение, дальнейшая судьба как доказательств должны решаться в порядке, предусмотренном Уголовно-процессуальным кодексом РФ, на что обоснованно обращалось внимание сразу же после возврата института конфискации имущества в УК РФ [5, с. 176 – 182]. Что же касается содержания норм главы 15.1 УК РФ, посвященной конфискации имущества, то это –по существу –уголовно-процессуальные нормы, которые помещены в Уголовный кодекс РФ. При этом правила главы 15.1 УК РФ вполне могут быть реализованы (и фактически реализуются) в рамках норм УПК РФ. Только таким путем можно преодолеть возникший парадокс между уголовно-правовым и уголовно-процессуальным токованием конфискации имущества.
Неслучайно официальная судебная статистика Судебного департамента при Верховном Суде РФ учитывает конфискацию имущества, предусмотренную в ст. 104.1 Уголовного кодекса РФ, под рубрикой «процессуальные меры». Пленум Верховного Суда РФ связи с вопросами, возникающими у судов при конфискации имущества по уголовным делам, дал разъяснения в Постановлении, озаглавленном «О некоторых вопросах, связанных с применением конфискации имущества в уголовном судопроизводстве»[4].
Правоприменительная практика свидетельствует о неэффективности современного законодательства о конфискации имущества. Согласно статистическим данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ, в 2014 г. из 27 осужденных за получение взятки «лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, а равно главой органа местного самоуправления» (ч. 4 ст. 290 УК РФ) конфискация не была применена ни к одному из осужденных.[5] В том же году из 435 лиц, признанных виновными судами Российской Федерации в получении взятки при отягчающих обстоятельствах, в том числе в значительном, крупном и особо крупном размере (чч. 2, 5, 6 ст. 290 УК РФ) конфискация применена лишь к 17 из них, т.е. 3,9% осужденных. В 2015 г. из 1702 лиц, осужденных за получение взятки по ст. 290 УК РФ, конфискация применена к 88 лицам, что составляет 5%.[6] Аналогично 2016 г. из 1334 осужденных за получение взятки конфискация применена лишь к 68 лицам или к 5% осужденных.[7] Не изменилось положение и в 2017 г. По данным судебной статистки за указанный период по ст. 290 УК РФ за получение взятки осуждено 1097 лиц. При этом конфискация имущества применена лишь к 65 осужденным, что составляет 5,9%.[8]
В 2018 г. за получение взятки в Российской Федерации осуждено всего 1068 человек, а конфискация имущества применена лишь к 99 лицам, то есть в 9% случаев.[9] Несущественно изменилось и положение в 2019 г. Так из 1247 осужденных по ст. 290 УК РФ за получение взятки конфискация применена к 109 лицам (8,7%).[10]
Такие результаты связаны с пороками содержания норм главы 15.1. УК РФ. Поскольку согласно ранее действовавшему законодательству конфискация имущества как дополнительная мера наказания носила штрафной характер и касалась имущества осужденного, формально полученного законным путем и являвшегося его собственностью, это позволяло применить данный вид наказания к лицам, виновным в крупных хищениях, преступлениях коррупционного характера, в других тяжких и особо тяжких преступлениях и в тех случаях, когда похищенные ценности, предмет взятки и т.д. не были обнаружены в ходе расследования, утрачены виновным или израсходованы. Согласно же ст. 104-1 УК РФ при доказанности факта получения взятки или хищения даже в крупном или особо крупном размере, но при отсутствии доказательств приобретения конкретных ценностей (квартиры, дома, земельного участка, автомобиля, яхты и т.д.) на средства, добытые преступным путем, применение конфискации имущества в рамках главы 15.1 УК РФ невозможно. Фактически не подлежит конфискации имущество виновного, даже если его стоимость в разы превышает легальный доход преступника. В результате сложности механизма такого доказывания преступники остаются безнаказанными[11, с. 76].
С другой стороны, если предмет преступления, например, деньги или иные ценности, полученные в качестве взятки, все-таки обнаружены у виновного, то для применения конфискации имущества в отношении другого имущества виновного, по смыслу действующего законодательства, нет оснований. Это также, на наш взгляд, является ничем иным, как еще одним парадоксом правоприменительной практики.
Например, по делу бывшего министра экономического развития России А.В. Улюкаева при расследовании уголовного дела был наложен арест на его имущество в целях обеспечения возможной конфискации имущества. В декабре 2017 года Замоскворецкий суд признал А.В. Улюкаева виновным в получении взятки в сумме 2 млн. долларов от главы «Роснефти» И. И. Сечина. Бывшего руководителя Минэкономразвития приговорили к восьми годам лишения свободы и оштрафовали на 130 млн. руб.[11] Поскольку Улюкаев оплатил штраф, назначенный ему в качестве дополнительного наказания, суд освободил его имущество от ареста. Под арестом находились 10 земельных участков, расположенных преимущественно в Смоленской области, частное домовладение, автомобиль Land Rover, дом в Смоленской области, дом в Москве, монеты из драгметаллов, слиток серебра, часы. На финансовые ресурсы Улюкаева (валютные и рублевые счета на сумму более 67 млн. рублей и 1,3 млн. долл., наличные деньги в размере 250 тыс. долл., а также 200 крон, 280 польских злотых, мексиканские, вьетнамские, австралийские, южноафриканские деньги) также был наложен арест.[12] Таким образом, коррупционер, по сути, сохранил основную часть своего богатства. Этот парадокс едва ли является хорошим примером для профилактики коррупционных преступлений. В глазах населения это выглядит как безнаказанность, как насмешка над принципом справедливости.
Кроме того, конфискация имущества как иная мера уголовно-правового характера неприменима к целому ряду лиц, виновных в особо опасных общеуголовных преступлениях. Например, за убийство по найму невозможно применить конфискацию имущества, если не установлены конкретные предметы, на приобретение которых были истрачены виновным средства, полученные за убийство. Невозможно применить конфискацию и за другие виды убийств из корыстных побуждений, например, за убийство кредитора в целях избавления от уплаты долга и т.п. Практически невозможно применение данной меры за терроризм, государственную измену и другие особо тяжкие преступления, пока не доказано получение виновным денег, ценностей и иного имущества в результате совершения этих и других подобных преступлений.
Однако даже в случае реального применения конфискации в соответствии с правилами главы 15-1 УК РФ, размер конфискованного имущества не может превышать размера дохода, полученного в результате совершения преступления. В результате коррупционеры, другие лица, совершающие преступления корыстной направленности, по делам такого рода, «рискуют» лишь тем имуществом, которым они завладели в результате совершения преступления. Парадокс в данном случае состоит в том, что действующий УПК РФ не позволяет конфисковать то имущество, которое не было выявлено и арестовано на момент проведения расследования или вынесения обвинительного приговора. В литературе отмечается, что УПК РФ также не дает ответа на вопрос о том, что делать с имущественными правами в так называемой бездокументарной форме (запись о наличии права на имущество в электронном реестре) или с так называемым «приращенным имуществом» (например, доходом от размещения в банке денег, полученных в качестве взятки) [7, с. 187].
Обращаясь к вопросу о применении в уголовном законодательстве Российской Федерации международных стандартов в области противодействия коррупции, следует отметить, что действующий УК РФ, как известно, был введен в действие до принятия ряда важных международных антикоррупционных конвенций в этой сфере: Конвенции Организации стран экономического сотрудничества и развития о борьбе с подкупом иностранных должностных лиц при осуществлении международных деловых операций (принята 21 ноября 1997 г.)[13], Конвенции Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию (принята 27 января 1999 г.)[14], Конвенции Совета Европы о гражданско-правовой ответственности за коррупцию (принята 9 сентября 1999 г.)[15], Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности (принята 15 ноября 2000 г.)[16] и, наконец, Конвенции ООН против коррупции (принята Резолюцией 58/4 Генеральной Ассамблеи ООН 31 октября 2003 г. и вступила в силу 14 декабря 2005 г.)[17], которая по праву считается главной из них. Однако возникшие пробелы в УК РФ по восприятию российским законодателем международных стандартов в сфере противодействия коррупции, содержащихся в названных конвенциях, вряд ли можно считать оправданными. Более того, есть основания предполагать, что российский законодатель склонен в ряде случаев поступать не только вопреки им, но и в противоречии с логикой и здравым смыслом.
Как уже отмечалось, Конвенция ООН против коррупции принята на пленарном заседании Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке 31 октября 2003 г и открыта для подписания с 9 по 11 декабря 2003 года в Мериде (Мексика) и впоследствии в Центральных учреждениях ООН в Нью-Йорке до 9 декабря 2005 г.[18] Российская Федерация подписала данную конвенцию 9 декабря 2003 г. [19] В этой связи выглядит парадоксально тот факт, что менее чем через два месяца после принятия Конвенция ООН против коррупции и буквально за сутки до ее подписания Российской Федерацией Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. №162-ФЗ из российского уголовного законодательства была исключена конфискация имущества.[20]
Поскольку российским законодательством предусматривается ратификация Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции, с этой целью она была внесена Президентом Российской Федерации в Государственную Думу. Государственной Думой Российской Федерации лишь через два года после подписания – 17 февраля 2006 года, был принят Федеральный закон «О ратификации Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции» (одобрен Советом Федерации 22 февраля 2006 г. и подписан Президентом России 8 марта 2006 г)[21] Это еще больше усилило диссонанс между обязательствами, взятыми в соответствии с Конвенцией ООН, и исключением из УК РФ конфискации имущества. Очевидно, чтобы сгладить это очевидное противоречие, через четыре месяца Государственная Дума дополнила УК РФ главой 15.1 «Конфискация имущества»»[22]. Однако, как уже отмечалось выше, эта мера не может быть названа даже полумерой, поскольку соответствии с нормами данной главы взяточник, расхититель и т.п. в случае разоблачения рискует не своим личным имуществом, а деньгами или иными ценностями, полученными преступным путем, например, в виде взятки. Другие же имущественные риски коррупционеру в соответствии с правилами главы 15.1. УК РФ не грозят.
Отсутствие в УК РФ конфискации имущества как вида наказания ставит под сомнение стремление России к борьбе с коррупцией, экономической и организованной преступностью. Давно уже доказано, что конфискация имущества является в мировой практике одним из наиболее проверенных по эффективности действия уголовно-правовых средств борьбы с указанными наиболее опасными видами преступности. В их основе лежит корыстный мотив и их главной целью является извлечение прибыли и сверхприбыли. В этой связи именно угроза потерять существующий статус и все средства, полученные в результате не только криминальной, но и всей трудовой деятельности, является действенным средством удержания лица от совершения преступления коррупционной и корыстной направленности [10, с. 209].
Здесь следует обратить внимание на следующее обстоятельство. Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ, как известно, впервые была криминализирована легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных другими лицами преступным путем. И этим же законом была исключена конфискация имущества. Случайно ли было это или нет? Нам представляется, что не только не случайно, но и специально. Наличие в УК РФ конфискации имущества представляло после введения в него уголовной ответственности за отмывание «грязных» денег для коррумпированного чиновничества и экономического криминалитета повышенную опасность, реальную угрозу утраты наворованного имущества. И эта угроза была устранена законодательным путем. Полагаем, что это, само по себе, более чем наглядный пример проникновения коррупции в высший законодательный орган страны. Парадоксально, но – факт.
Поэтому для обеспечения социальной справедливости, реальной профилактики преступлений корыстной и коррупционной направленности следует восстановить в УК РФ конфискацию имущества как меру наказания за такого рода преступления, а также другие особо тяжкие преступления (террористического характера, против общественной безопасности и др.) [8, с. 288–289].
Помимо внесения обозначенных изменений в Уголовный кодекс России, необходима скорейшая ратификация Государственной Думой РФ ст. 20 Конвенции ООН по противодействию коррупции.
Как известно, данная норма Конвенции предусматривает, что каждое государство-участник рассматривает возможность принятия таких законодательных и других мер, какие могут потребоваться, с тем чтобы признать в качестве уголовно наказуемого деяния, когда оно совершается умышленно, незаконное обогащение, т.е. значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которое оно не может разумным образом обосновать.
Федеральный закон от 8 марта 2006 г. №40-ФЗ «О ратификации Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции» так определил позицию России по данному вопросу: «Российская Федерация обладает юрисдикцией в отношении деяний, признанных преступными согласно статье 15, пункту 1 статьи 16, статьям 17 — 19, 21 и 22, пункту 1 статьи 23, статьям 24, 25 и 27 Конвенции, в случаях, предусмотренных пунктами 1 и 3 статьи 42 Конвенции[23]. Речь идет о статьях Конвенции, которые предусматривают ответственность за подкуп национальных публичных должностных лиц, хищение, неправомерное присвоение или иное нецелевое использование имущества публичным должностным лицом, злоупотребление служебным положением и т.д. Именно эти статьи Конвенции согласно упомянутому федеральному закону и являются обязательными для исполнения со стороны Российской Федерации. Нетрудно заметить, что ст. 20 Конвенции в этот перечень не попала. Таким образом Российская Федерация не взяла на себя обязанность исполнять содержащиеся в ней требования.
Между тем, очевидно, что данная норма могла бы стать мощным орудием в борьбе с коррупцией, будучи принятой на вооружение российским законодателем, однако этого, к сожалению, этого не произошло. Дальнейшее затягивание с этим важнейшим политическим вопросом наносит вред авторитету и престижу российского государства перед мировым сообществом.
Помимо включения конфискации имущества в систему наказаний, нуждаются в совершенствовании санкции за тяжкие и особо тяжкие преступления коррупционного характера в части установления за их совершение основных мер наказания.
В российском уголовном законодательстве советского периода по отношению к должностным преступлениям коррупционной направленности традиционно отражались следующие тенденции:
–основной мерой наказания за наиболее опасные коррупционные преступления (получение взятки, дача взятки) устанавливалось лишение свободы;
–в качестве дополнительной меры наказания за совершение указанных преступлений предусматривалась конфискация имущества;
–за совершение других преступлений коррупционного характера без отягчающих обстоятельств (злоупотребление властью, превышение власти) в качестве альтернативы лишению свободы допускалось применение мер наказания без изоляции от общества, но связанных с исправительно-трудовым воздействием (принудительные работы, исправительные работы). В целом же альтернативные санкции за преступления коррупционной направленности строились так: на первом месте находилось лишение свободы, а в качестве альтернативы указывалось наказание, несвязанное с изоляций от общества;
– при наличии квалифицирующих признаков в санкциях за должностные преступления в качестве основной меры наказания предусматривалось только лишение свободы.
Такая оценка законодателем преступлений коррупционного характера объективно отражала их реальную общественную опасность. Более того, именно такой порядок расположения наказаний в санкции статьи Особенной части (сначала лишение свободы, затем – менее строгий вид наказания) служил ориентиром для суда при выборе меры наказания за наиболее опасные преступления. Отметим также, что перечень видов наказаний, содержащихся в статье 21 УК РСФСР 1960 г., начинался с лишения свободы, при этом штраф в этом перечне находился на четвертом месте. Такой подход в построении системы наказаний, в которой виды наказаний находились в отношениях взаимосвязи, взаимозависимости и взаимозаменяемости, способствовал обеспечению достижения целей кары (восстановления социальной справедливости), общего и специального предупреждения, а также исправления преступников. Однако в Особенной части УК РФ 1996 г. при определении санкций в конкретных статьях УК принцип системности был нарушен. Это, в частности, выразилось в следующем.
Во-первых, в УК РФ 1996 г. санкции за все без исключения преступления коррупционного характера построены как альтернативные. При этом даже за получение взятки при отягчающих и особо отягчающих обстоятельствах в качестве основной меры наказания предусмотрен штраф (части 1-6 ст. 290 УК РФ), то есть самый мягкий вид наказания из всех предусмотренных УК РФ.
Во-вторых, другие наказания, связанные с исправительно-трудовым воздействием, но без изоляции от общества (исправительные работы, принудительные работы), действующий Уголовный кодекс предусматривает только в санкции за получение взятки без отягчающих обстоятельств (ч. 1 ст. 290 УК РФ). В то же время за получение взятки при отягчающих обстоятельствах, предусмотренных частями второй, третьей, четвертой, пятой и шестой статьи 290 УК РФ в качестве основных мер наказания предусмотрены штраф либо лишение свободы.
В-третьих, штраф находится на первом месте в санкциях даже за наиболее опасные коррупционные преступления, например, такие как получение взятки лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, а равно главой органа местного самоуправления (ч. 3 ст. 290 УК РФ), получение взятки организованной группой (п. «а» ч. 5 ст. 290 УК РФ), в особо крупном размере (ч. 6 ст. 290 УК РФ) и т.д.
Такая трансформация санкций в современной редакции Уголовного кодекса России 1996 г. не учитывает повышенную общественную опасность преступлений коррупционной направленности и не отвечает целям борьбы с ними. Принципиальной ошибкой современного российского законодателя является установление штрафа в качестве основной меры наказания за наиболее опасные коррупционные преступления, в первую очередь такие как получение взятки. Как уже отмечалось выше, с учетом характера общественной опасности деяний такого рода, до принятия Уголовного кодекса РФ 1996 г. за их совершение обоснованно устанавливалось в качестве основой меры наказание в виде лишения свободы, то есть наказание, направленное на личность, а не на имущество виновного.
Установление штрафа в качестве основной меры наказания за коррупционные преступления, тем более, такие как получение взятки, по существу, представляет законодательно закрепленную возможность для коррупционера «откупиться» от реальной меры наказания, связанной с лишением или ограничением его личной свободы. Применительно к преступлениям коррупционной направленности применение штрафа уместно лишь за преступления, не относящиеся к тяжким или особо тяжким в качестве дополнительной меры к основному наказанию, связанному с лишением или ограничением личных прав осужденного (исправительные работы, принудительные работы и т.д.).
Приведенные парадоксы законодательного регулирования уголовной ответственности за преступления коррупционной и корыстной[24] направленности свидетельствуют о том, что уголовная политика в сфере противодействия коррупции в Российской Федерации развивается весьма противоречиво.
Подводя итог, можно выделить следующие направления совершенствования санкций за преступления коррупционной направленности.
- В санкциях за наиболее опасные преступления коррупционного характера, относящиеся к тяжким или особо тяжким, в качестве основного наказания должно предусматриваться наказание в виде лишения свободы.
- Следует отказаться от установления в санкциях за такие преступления штрафа в качестве основной меры наказания. Применительно к преступлениям коррупционной направленности, не относящимся к тяжким или особо тяжким, штраф может использоваться в качестве дополнительной меры наказания к основному наказанию (лишение свободы, принудительные работы, исправительные работы).
- Альтернативные санкции за преступления коррупционной направленности должны предусматривать наказания, близкие по характеру правоограничений, например, лишение свободы или принудительные работы. Не допустимо установление штрафа в качестве альтернативы мерам, связанным с изоляций от общества.
- За преступления коррупционной направленности, относящиеся к тяжким или особо тяжким, в качестве дополнительной меры наказания должна предусматриваться конфискация имущества. В этой связи конфискация имущества должна быть восстановлена в качестве дополнительной меры наказания в Общей части УК РФ и предусмотрена в санкциях норм Особенной части за тяжкие и особо тяжкие преступления корыстной и коррупционной направленности. При этом в санкциях за особо тяжкие преступления она должна предусматриваться в качестве дополнительной обязательной меры наказания.
Сходные предложения высказываются и другими авторами, занимающимися проблемами противодействия коррупционной преступности [4, с. 164–173]. Настала пора серьезно скорректировать действующее уголовное законодательство с тем, чтобы оно стало криминологически обоснованным, отвечало принципу социальной справедливости, носило активный и наступательный характер реальной уголовно-правовой борьбы с коррупцией.
