Историческая память выступает одной из традиционных ценностей и является решающим фактором обеспечения экзистенциальной целостности и национальной безопасности России. Это связано с широким распространением, прежде всего в недружественных странах, фальсификации роли нашей страны в мировой истории с целью политической изоляции России [1, с. 77]. Ответом на этот вызов стало усиление внимания законодательства к исторической памяти и военной памяти как ее части, которые выступают важнейшим средством социальной идентификации. Среди военных событий на первом месте стоит Великая Отечественная война. Юридизация памяти о войне призвана не только формализовать мнемонический дискурс, но и включить в контекст обеспечения национальной безопасности. Однако речь идет не только об обязанности помнить тот образ прошлого, который сформировало государство, что рассматривается в западной юридической науке как злоупотребление правом [17, p. 338], но и в качестве реализации права человека на память [10].
Несмотря на то, что выраженная в законодательстве память о Великой Отечественной войне является частью общей исторической памяти, ее значение для российского общества носит особый характер, который в значительной степени обусловлен несколькими факторами. Во-первых, Великая Отечественная война стала экзистенциальным испытанием, в котором решался вопрос о дальнейшем существовании российской цивилизации. Во-вторых, сохранились в живых люди, принимавшие непосредственное участие в событиях войны и способные своими воспоминаниями оказать воздействие на формирование социальной памяти. В-третьих, забвение участия СССР в победе во Второй мировой войне в условиях гибридной войны, ведущейся коллективным Западом против России, все больше трансформируется в прямое искажение и даже фальсификацию фактов прошлого [13, с. 63]. Фактически речь идет о создании исторического контрнарратива («ложной картины мира»), призванного воздействовать на ценностные ориентации не только населения соответствующих стран, но и граждан России [11, с. 67]. В совокупности это актуализирует обращение законодателя к вопросам содержания, сохранения, интерпретации, трансляции и репрезентации исторической правды о Великой Отечественной войне как важнейшем средстве обеспечения национальной безопасности.
Данное явление можно обозначить как юридизацию памяти, то есть включение исторической памяти в правовой контекст. Применительно к материальным аспектам права это предполагает законодательное конструирование фреймов памяти о ключевых лицах, событиях и символах прошлого, которые в совокупности составляют официальный исторический нарратив. В процессуальном смысле речь идет о нормативном регулировании и охране процесса сохранения, интерпретации, трансляции и репрезентации официального исторического нарратива.
Хотя мемориальное законодательство не представляет собой единого правового массива, его можно представить как интертекст, центральным элементом которого выступает Федеральный закон «О днях воинской славы и памятных датах России»[1], применительно к памяти Великой Отечественной войны дополняемый Законом РФ «Об увековечении памяти погибших при защите Отечества»[2] и Федеральным законом «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 годов»[3]. В совокупности эти три закона устанавливают фреймы памяти, составляющие официальный исторический нарратив, отдельные элементы которого дополняются иными нормативными правовыми актами, включающими в себя мемориальные положения [9]. Речь при этом идет не просто о формализации определенной информации о прошлом и формах работы с ним, а о его концептуализации, конструировании официального исторического нарратива как ретроспективного средства обеспечения национальной безопасности и социальной идентификации граждан.
Особое место памяти о Великой Отечественной войне, эксплицированной в мемориальном законодательстве России, определило специфику его функций. В первую очередь речь идет о политической функции, связанной с обеспечением ретроспективными средствами национальной идентификации [18, p. 68]. Отсылка к памяти о событии, которое имело экзистенциальное значение для сохранения российской цивилизации, призвана усилить коллективную взаимосвязь общества и государства, характерную для нашей страны и находящую выражение в правовых архетипах соборности и этатизма. Сохранившись в народной памяти как пример всеобщего героизма, готовности пожертвовать собой ради блага общества и государства, призванного не только защитить первое, но и объединить его патриотические усилия, воспоминания о Великой Отечественной войне, будучи формализованы в законодательстве, становятся топосами исторической памяти, имеющими своей целью сохранить патриотическую интенциональность правовой и политической культуры и транслировать ее неофитам[4] как социальный опыт, воспроизведение которого позволит обеспечить максимально эффективное функционирование социальной реальности.
Квинтэссенцией политической функции является нормативное закрепление ритуалов, связанных с могилой Неизвестного солдата. Подобные места и ритуалы призваны, с одной стороны, вызывать в памяти человека образ жертвы, которая может потребоваться от гражданина в качестве платы за принадлежность к нации, с другой – выступает в качестве средства, с помощью которого национальное государство убеждает своих граждан умереть за него [14, p. 9]. Однако речь при этом идет не о виктимном понимании жертвы, а о героическом: могила Неизвестного солдата – это символ не просто погибшего военнослужащего, а человека, погибшего именно при защите Отечества, выбравшего роль жертвы ради общего блага. Особая коммеморативная роль ритуалов у могилы Неизвестного солдата обеспечивается законодательным определением статуса почетного караула (ст. 2 Федерального закона «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 годов»), непосредственно связанного с памятью о Великой Отечественной войне.
Ритуализация эксплицированных в мемориальном законодательстве и коммеморативных практиках патриотических представлений направлена на увековечивание не только воспоминаний о Великой Отечественной войне, но и исторической памяти как одной из традиционных духовно-нравственных ценностей. Участие человека в коммемориативных практиках при этом может рассматриваться как аналог включенности в ритуал «приношения», призванный не только обеспечить сакральную связь с умершими предками, но и обеспечить их благословение и поддержку [12, с. 471]. Однако в отличие от религиозных обрядов, которые предполагают взаимосвязь с сакральным миром на индивидуальном уровне, коммеморативные практики ориентированы на установление связи сакрального мира предков с социумом, с которым себя идентифицируют их наследники, участвующие в соответствующих ритуалах.
Реализация политической функции носит не универсальный характер, она зависит от социокультурного контекста и тех политических и юридических задач, которые стоят перед государством в конкретный момент времени. Устанавливая нормативные фреймы памяти, государство не только определяет перечень лиц, событий и символов, подлежащих коммеморации, но и артикулирует те явления, которые, напротив, подлежат забвению в силу не только их противоречия официальному образу прошлого, но и наличия в них негативных коннотаций, направленных на распространение деструктивной, в том числе экстремистской, идеологии и разрушение национальной безопасности. Последний аспект стал особенно актуален в условиях гибридной войны, которую ведет Запад против России в настоящее время. Стремление обеспечить национальное единство не только перспективными, но и ретроспективными средствами вызвало ряд изменений секьюритизационного характера в законодательстве в конце 2024 г. В первую очередь речь идет о Стратегии противодействия экстремизму[5], которая признает в качестве форм проявления экстремизма действия, направленные не только на реабилитацию нацизма, но и на умышленное искажение истории (п. 4 ст. 4). Одновременно изменения мемориального характера вносятся в Федеральный закон «О молодежной политике»[6], в соответствии с которыми в содержание патриотического воспитания молодежи включена систематическая и целенаправленная деятельность «по защите исторической правды и сохранению исторической памяти, формированию и укреплению у молодых граждан … уважения к отечественной истории и гордости за достижения Отечества и ее граждан» (п. 4.1 ст. 2). Стремление государства связать защиту исторической правды с патриотическим воспитанием полностью соответствует ценностной интенциональности конституционной идентификации российских граждан, вектор которой направлен на сохранение традиционных ценностей в жизни общества [5, с. 383].
Благодаря законодательно конструируемому официальному историческому нарративу государство стремится минимизировать расхождения между историческими дискурсами различных социальных групп и обеспечить их необходимыми фреймами памяти для консолидации и идентификации в национальном масштабе, обеспечить специфическую интерпретацию истории, подчиненную современным политическим задачам [19, p. 19]. Конструируемый нарратив должен максимально соответствовать социальному образу прошлого, восприниматься как часть «самоочевидного» [4, с. 114], создавая установку, что законодательные фреймы памяти являются не только легальными, но и легитимными. Как правило, исторический нарратив рисует образ прошлого таким образом, который функционален для интересов современного общества [16, p. 132]. Проблема особенно актуализируется в кризисные периоды, которые связаны с масштабными политическими или социокультурными трансформациями, затрагивающими ценностные основы общества.
Наряду с политической функцией память о Великой Отечественной войне выполняет психологическую функцию экспликации выражения траура, олицетворяя человеческую реакцию на смерть и страдания, которые война порождает в огромных масштабах. Реализуя психологическую функцию, мемориальное законодательство, как конвенциональный результат коллективного образа прошлого, переводит индивидуальное горе в публичный траур по погибшим, призванный не только выразить, но и смягчить личную потерю человека путем ее разделения в коллективном масштабе [20, p. 79]. В приведенном выше примере с Могилой Неизвестного Солдата эта функция может быть интерпретирована как стремление законодателя путем установки у Вечного огня на могиле Неизвестного солдата постоянного поста почетного караула (ст. 2 Федерального закона «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 годов») обеспечить участие государства и общества в поминовении каждого погибшего во время Великой Отечественной войны.
Ориентация мемориального законодательства и мемориальной политики на трансляцию традиционных ценностей и формирование национальной идентичности носит амбивалентный характер, обеспечивая связь человека и государства не только дедуктивно, но и индуктивно. Наряду с переводом индивидуального горя в публичный траур, происходит конструирование чувства сопричастности граждан к государственной мемориализации и формирование эмпатии к власти, руководящей этим процессом [7, с. 48], в том числе нормативными средствами. Эффективность действия мемориального законодательства в данном направлении связана с регламентацией коммеморации и нормативным определением субъектов, для которых участие в подобных практиках выступает не только правом, но и обязанностью. Речь при этом идет как об общих субъектах права (все граждане должны участвовать в общероссийской минуте молчания 22 июня в День памяти и скорби (абз. 8 ст. 3 Федерального закона «О днях воинской славы и памятных датах России»)), так и специальных («В дни воинской славы России … в Вооруженных Силах Российской Федерации и других войсках проводятся торжественные мероприятия» (абз. 1 ст. 5 Федерального закона «О днях воинской славы и памятных датах России»)).
Формируемый при этом исторический нарратив, хотя и является экспликацией индивидуальных памятей, становясь выражением коллективной интерпретации прошлого, определяет субъективное восприятие этих повествований как общепризнанных, нормативно подтвержденных и в силу этого общеобязательных. Как следствие, иная интерпретация прошлого рассматривается как искажение или фальсификация исторической правды и влечет за собой наступление юридической ответственности. В частности, ст. 354.1 УК РФ устанавливает уголовную ответственность за «отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси, одобрение преступлений, установленных указанным приговором, а равно распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны» (ч. 1), «распространение выражающих явное неуважение к обществу сведений о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества, а равно осквернение символов воинской славы России» (ч. 3). Речь при этом идет не об установлении цензуры или криминализации исторической памяти [8, с. 58], а о противодействии распространению «заведомо ложных сведений» о Великой Отечественной войне [2, с. 103].
Помимо этого, закрепление в мемориальном законодательстве имен, событий и символов Великой Отечественной войны выполняет аксиологическую функцию, способствуя формированию ценностных ориентаций сознания и поведения российских граждан. Обращаясь к воспоминаниям о боевом и трудовом подвиге нашего народа во время войны, государство в процессе не только первичной, но и вторичной социализации конструирует в сознании граждан установку на их воспроизводство как условие обеспечения национальной безопасности и социальной идентификации. Особенно это было актуализировано после принятия конституционных новелл 2020 г. и усиления ценностного начала российского законодательства, в том числе ретроспективными средствами. Ценность патриотизма и исторической памяти для обеспечения единства российского народа и сохранения и развития российской цивилизации подчеркнута как в Стратегии национальной безопасности (п. 2 ст. 93), так и в действующей редакции Федерального закона «Об образовании в Российской Федерации» (п. 2 ст. 2) и ряде подзаконных актов, принятых в его реализацию. Кроме того, эти идеи получили развитие в коммеморативных практиках, в том числе в мероприятиях гражданско-патриотической направленности, которые ориентированы на подрастающее поколение и ставят в центр внимания именно память о Великой Отечественной войне (например, Всероссийская акция «Окна Победы»)[7].
Благодаря нормативному закреплению, коммеморативные практики становятся средством объединения усилий государства и институтов гражданского общества по увековечиванию памяти о войне. При этом не только определяется кого и что можно поминать, но и устанавливаются способы поминовения. Так, Федеральный закон «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 годов» не только закрепляет статус 9 Мая как Дня Победы, но и регламентирует порядок проведения целого ряда коммеморативных мероприятий: военных парадов, артиллерийских салютов, почетного караула у могилы Неизвестного солдата в Москве, вручения памятных наград, охраны памятников Великой Отечественной войны и т. д.
Конструирование коллективной исторической памяти о Великой Отечественной войне имеет определенную специфику. Законодательная экспликация исторической памяти должна учитывать три аспекта, от которых зависит эффективность ее воздействия на ценностные ориентации граждан.
Во-первых, содержание отраженной в законодательстве исторической памяти должно отвечать политическим целям, которые стоят перед государством в определенный момент времени. В условиях СВО и гибридной войны коллективного Запада против России основной задачей становится обеспечение национальной безопасности, в том числе мемориальными средствами, в качестве которых выступает сохранение исторической правды и противодействие ее искажению и фальсификации. В частности, в Стратегии национальной безопасности в качестве одной из угроз национальной безопасности России в настоящее время обозначены «попытки целенаправленного размывания традиционных ценностей, искажения мировой истории, пересмотра взглядов на роль и место России в ней, реабилитации фашизма», которые проводятся рядом государств (ст. 19), а сохранение исторической памяти поставлено в качестве одной из задач обеспечения национальной безопасности и включена в контекст защиты традиционных российских духовно-нравственных ценностей (ст. 91). Исходя из этого, искажение, фальсификация или отрицание исторической правды о роли СССР в разгроме Германии и Японии во время Второй мировой войны влечет за собой наступление не только административной (ч. 4 ст. 13.15 и ч. 1 ст. 13.48 Кодекса об административных правонарушениях РФ[8]), но и уголовной ответственности (ст. 354.1 Уголовного кодекса РФ[9]).
Во-вторых, законодательные фреймы памяти не должны противоречить индивидуальным воспоминаниям лиц, которые непосредственно принимали участие в Великой Отечественной войне. Речь при этом идет как о вербализованных воспоминаниях, представленных в мемуарах, в том числе опубликованных, так и об устных рассказах ветеранов [15, p. 17–25]. Содержание индивидуальной памяти в этой ситуации детерминировано личными переживаниями человека и той информацией о прошлом, которая сохранилась в его памяти. Однако их интерпретация зависит от принадлежности индивида к социальной группе, способной воздействовать на содержание памяти на аксиологическом уровне. Исходя из этого, государство при формировании фреймов памяти фактически конструирует конвенциональный образ прошлого, который должен максимально соответствовать как исторической правде, так и ценностным ориентациям социальных групп, участвующих в формировании мнемонического дискурса. Тем самым конструируемые фреймы памяти приобретают не только легальный, но и легитимный характер.
В-третьих, конструируемый государством официальный исторический нарратив, находящий выражение в мемориальном законодательстве, не должен противоречить источниковой базе, доступ к которой имеют не только исследователи-профессионалы, но и обычные граждане. Последний фактор особенно актуален в условиях широкой информатизации и электронной публикации архивных документов, в том числе посвященных Великой Отечественной войне [6, с. 83]. Речь при этом идет о непротиворечивости не только информационно-эпистемологической, но и аксиологической. Нормативные оценки исторических событий должны, с одной стороны, коррелировать с выводами исторической науки, что должно обеспечиваться, привлечением к разработке мемориального законодательства научной общественности. С другой стороны, концептуализация исторического нарратива в мемориальном законодательстве должна учитывать особенности информационной открытости в пространственно-временном континууме.
Законодательные фреймы памяти, эксплицируя воспоминания о героических победах или страданиях, перенесенных в Великой Отечественной войне, выступают в роли специфического аксиологического шаблона, определяющего интенциональность интерпретации последующих военных противостояний, в которых принимала участие наша страна. Такие шаблоны могут функционировать на уровне как коллективной, так и индивидуальной памяти, усиливая реакцию не только государства, но и общества на более поздние военные конфликты. В этом смысле секьюритизация мемориального законодательства в последние годы призвана, с одной стороны, усилить значение исторической памяти как средства обеспечения национальной безопасности. С другой стороны, это призвано подчеркнуть параллели между экзистенциальными угрозами российской цивилизации, которую несла как Великая Отечественная война, так и идущая в настоящее время прокси-война Запада против России. Тем самым формируется шаблон ценностной ориентации на необходимость мобилизации людских и материальных ресурсов не только для противостояния и победы над врагом, но и для сохранения основ существования многонационального российского народа.
При выборе лиц, событий и символов Великой Отечественной войны, которые подлежат официальной мемориализации и экспликации в мемориальном законодательстве, государство стремится подобрать их таким образом, чтобы они могли составлять единый непротиворечивый мнемонический интертекст, интенциональный вектор которого носит не только ретроспективный, но и проспективный характер. Задача мемориального законодательства – не только передать память о войне, но и сформировать ценностную установку на воспроизведение на аксиологическом или онтологическом уровне деяний, совершение которых в период Великой Отечественной войне являлось целенаправленными актами советских граждан, направленными на сохранение, развитие и функционирование российской цивилизации. Опыт войны показал эффективность этих действий и обоснованность их трансляции как исторического наследия. Формализация этого опыта в законодательстве призвана не только сохранить память, но и ориентировать граждан на воспроизводство исторического наследия в новых условиях.
При выборе конкретных лиц, подлежащих законодательной мемориализации, приоритет отдается тем, чьи действия отразили включенность в общее дело на основе традиционных духовно-нравственных ценностей, которые своим трудом, творчеством и подвигом обеспечили сохранение и развитие российского государства и российского общества. При этом происходит сохранение памяти и защита репутации не только мемориализуемых лиц, но и общества и государства, интересы которого они выражают. Государство, увековечивая их память, тем самым одобряет их деяния не только в контексте историко-правовой реальности, но и с позиций современных ценностных ориентаций. Так, учреждение Государственной премии им. Г. К. Жукова[10] призвано не только установить награды в области науки, литературы и искусства за произведения, «прославляющие подвиг советского народа и роль выдающихся советских полководцев в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 годов, героизм, мужество, дружбу, единство и боевое братство защитников Отечества», но и подчеркнуть, что олицетворением всех этих качеств являлся Г. К. Жуков.
Хотя хронологические границы Великой Отечественной войны четко определены как в мнемоническом дискурсе, так и в законодательстве, выбор конкретных событий, подлежащих мемориализации, обусловлен не только их включенностью в военный контекст, но и их социокультурным значением. Это особенно хорошо видно при анализе Федерального закона «О днях воинской славы и памятных датах России», в котором были мемориализованы «5 декабря – День начала контрнаступления советских войск против немецко-фашистских войск в битве под Москвой (1941 год)»; «2 февраля – День разгрома советскими войсками немецко-фашистских войск в Сталинградской битве (1943 год)»; «23 августа – День разгрома советскими войсками немецко-фашистских войск в Курской битве (1943 год)»; «27 января – День полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады (1944 год)»; «9 мая – День Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 годов (1945 год)»; «3 сентября – День Победы над милитаристской Японией и окончания Второй мировой войны (1945 год)»; «9 октября – День разгрома советскими войсками немецко-фашистских войск в битве за Кавказ (1943 год)»; «12 мая – День победного завершения советскими войсками Крымской наступательной операции (194 год)» (ст. 1); «22 июня – День памяти и скорби – день начала Великой Отечественной войны (1941 год)»; 29 июня – День партизан и подпольщиков» (ст. 1.1). Хотя в законе не выдержан последовательно ни хронологический, ни темпоральный принцип систематизации памятных дат, все обозначенные в нем события могут быть представлены не только по времени их совершения, но и по срокам ежегодной коммеморации, что позволяет их включить в современную стратегию патриотического воспитания. Это позволяет утверждать, что мемориализации подлежат не только хронологически установленные события, но и исторические факты, для которых значение имеют не временные границы, а цивилизационный контекст и подчиненность стоящим перед государством и обществом политическим задачам.
Мемориализованные в законодательстве имена и даты становятся общекультурными маркерами социальной реальности, формирующими пространственно-временной континуум развития и функционирования российской цивилизации.
В еще большей степени в социокультурный контекст включены мемориализуемые символы, которые в силу своей не только вербальной, но и искусственной формы «призваны оказать эмоциональное, психологическое воздействие на субъекта, передать «дух» права, донести до адресата правовой нормы элементы официальной государственной идеологии» [3, с. 45]. Артикулируя символы, подлежащие мемориализации и коммеморации, государство одновременно решает онтологические и аксиологические задачи, стремясь сконструировать непротиворечивый набор культурных кодов, необходимых для сохранения, развития и функционирования цивилизации в пределах пространственно-временного континуума. В первую очередь речь идет о мемориализации символов, используемых для увековечивания исторической памяти, например, Знамя Победы[11] и Георгиевская лента[12]. Предусмотренное законодательством использование Знамени Победы в мероприятиях коммеморативного характера в полной мере отвечает его месту в социальной памяти как символа Победы в Великой Отечественной войне («Знамя Победы является официальным символом победы советского народа и его Вооруженных Сил над фашистской Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 годов, государственной реликвией России» (ч. 2 ст. 1)). Именно его символизм детерминирует особенности его коммеморативного использования («В День Победы копии Знамени Победы могут вывешиваться на зданиях (либо подниматься на мачтах, флагштоках) наряду с Государственным флагом Российской Федерации» (ч. 2 ст. 2)). Тем самым подчеркивается равенство этих двух символов для российского общества и государства и преемственность патриотического подвига в современном российском обществе.
Наряду с мемориализацией исторических символов, может происходить и наделение символическим смыслом мемориализуемых событий и лиц. Так, 22 июня – день начала Великой Отечественной войны в Федеральном законе «О днях воинской славы и памятных датах России» назван «Днем памяти и скорби» (ст. 1.1), символизируя огромные людские и материальные потери, началом которых он стал. Включение данного события в ст. 1.1, посвященную памятным датам, должно, с одной стороны, подчеркивать ее мнемоническое значение, но с другой – показывать, что это событие не является экспликацией воинской славы, которой посвящена ст. 1.
Однако мемориализация символов не всегда имеет позитивный характер. При установлении фреймов памяти, государство устанавливает объекты не только запоминания, но и забвения, хотя последнее может рассматриваться в широком смысле (как объекты, которые должны быть забыты, так и объекты, с которыми государство борется). В этом смысле установленные законодательно запреты на использование нацистской символики (ст. 20.3 КоАП РФ, ст. 282.4 УК РФ) могут рассматриваться не только в качестве охранительных норм, но и как декларативные, устанавливающие границы использования символов в коммеморативных практиках.
Таким образом, традиционное для российской цивилизации уважительное отношение к историческому наследию, прежде всего, героизму предков имеет не только ментальное, но и нормативное измерение. Юридизация исторической памяти связана со стремлением государства сконструировать законодательным путем официальный исторический нарратив, артикулировать фреймы исторической памяти, которые эксплицируют социальные представления о ключевых лицах, событиях и символах, имеющих определяющее значение для обеспечения национальной безопасности и социальной идентификации не только в исторической ретроспективе, но и применительно к современной социальной реальности. В этой ситуации память о Великой Отечественной войне, консолидируя общество, не только является важнейшим средством социальной идентификации, но и выступает ценностным эталоном поведения граждан, показавшим свою эффективность в прошлом. Конструируя фреймы исторической памяти, мемориальное законодательство призвано не только обеспечить сохранение образа Великой Отечественной войны и его интерпретацию в соответствии с официальным историческим нарративом, но и его трансляцию гражданам и репрезентацию в коммеморативных практиках, эксплицирующих аксиологическую интенциональность политики России. Благодаря этому формируется чувство сопричастности государства и гражданского общества в процессе увековечивания памяти о Великой Отечественной войне. В условиях гибридной войны, которую ведет против России коллективный Запад, это актуализирует необходимость систематизации мемориальных норм, разбросанных по большому числу нормативных правовых актов, и разработку на их основе Федерального закона «О мемориализации и коммеморации памяти о Великой Отечественной войне», который будет регулировать особенности содержания, сохранения, интерпретации, трансляции и репрезентации информации о ключевых лицах, событиях и символах Великой Отечественной войны.
