Высокая ценность истории и теории права связана с тем, насколько они объективно отражают жизненные реалии и разрабатывают важнейшие юридические проблемы прошлого, настоящего и прогнозируемого будущего. Криминология и социология уголовного права — науки земные. Их относительно легко можно «пощупать» и измерить, они дают возможность более или менее объективно оценить связь разрабатываемых теорий и норм права с реальной жизнью.
Возникновение социологии права, включая социологию уголовного права и криминологию, произошло в России в XVIII в., и до сих пор между теорией уголовного права и системным изучением закономерностей криминальных реалий или криминологией, к сожалению, не возникло тесного научно-практического сотрудничества. Разработанный в Институте государства и права РАН академиком В. С. Нерсесяцем либертарно-юридический подход имеет ввиду нормативное выражение принципа формального равенства. Составные элементы его раскрываются как единство трех основных компонентов правовой формы: абстрактного равенства, свободы и справедливости. Либертарный юридический подход формально, а не фактически содержательный. Он не смешивает правовую форму и фактическое (не правовое) содержание [6, c. 785–791; 7, c. 17–31]. В итоге, юридическое, нормативистское представление практически почти не имеет отношения к реальности. Законы разрабатываются не на основе фундаментального анализа и прогноза реалий, и научно не исследуется и не прогнозируется их возможная фактическая эффективность действия. Данное обстоятельство становится особенно очевидным при обращении к фактам жизни и деятельности системы правоохраны.
В уголовном праве и криминологии такие противоречия еще более упрощаются. Догматики уголовного права стойко охраняют границы своей независимости. Академик В. Н. Кудрявцев, коснувшийся этих проблем, юмористически заметил: теоретики уголовного права, развивая свою науку на собственных юридических принципах и догмах, считают криминологов не юристами, а какими-то самодельными социологами, а криминологи, опираясь на криминальные реалии, считают таких теоретиков уголовного права не учеными, а догматиками. Как бы это не было наивно и смешно, но это факт. В действительности же уголовное право и криминология — единая наука о противодействии преступности. Подобные противоречия в той или иной степени существуют и в других отраслях права. А есть отрасли, которые развиваются на основе только собственной логики и различных мнений. На этой основе и родилось выражение «у двух юристов три мнения» — а ведь с древних времен на Руси говорили «семь раз измерь, а потом отрежь».
Известный нобелевский лауреат немецкий физик и философ М. Планк, именем которого названо научное общество в ФРГ (прототип РАН в России), убеждал, что существует лишь то, что можно измерить. Именно поэтому считается, что любая реальная наука начинается с измерения. Все в жизни абсолютно или относительно поддается измерению. Измеряются и ранжируются даже страны, их отрасли деятельности и другие формы нашего существования. Нет измерения, нет и объективных знаний, но могут быть гениальные догадки, нередко красивые или досужие, предположительные и важные суждения. Самый главный научный аргумент в этом случае бывает «я так думаю…». Еще Галилей в XVII в. писал: «Бич человека воображаемое знание. Книжная ученость, а не реалии жизни».
Будучи когда-то директором российско-американского исследовательского центра на организуемых конференциях, я пытался выяснить, какую функцию по предупреждению преступлений могут нести в себе различные отрасли права. Обращаюсь к очень известному цивилисту с просьбой выступить с докладом на эту тему.
Он категорически ответил:
— Это не наше дело.
В принципе вроде бы так, но я спрашиваю:
— В 1998 г. закон о банкротстве Вы разрабатывали?
— Да.
— Но его нормы спровоцировали массовое (несколько сот и даже тысяч) рейдерство (наглый захват доходного бизнеса с помощью закона о банкротстве, судов, правоохранительных органов и судебных приставов).
Соглашается.
— Вы это сотворили?
— Тогда не все ясно было. Первый вариант закона о банкротстве появился в 1998 г., второй вариант — в 2002 г. Изменения и дополнения вносились десятки раз вплоть до 2013 г., но рейдерство только возрастает.
Такие примеры можно привести по всем отраслям права от конституционного до дорожно-транспортного. Не измеренное, не изученное, не прогнозируемое — не может быть законом. Но даже при наличии закона, его содержание реально искажается. И искажается даже на самом верху. В этом году мы переживаем великое историческое событие — 20-летие Конституции РФ, в которой записано: «носителем суверенитета и единственным источником власти в РФ является ее многонациональный народ. Высшим непосредственным выражением власти народа является референдум и свободные выборы» (ст. 3). Президент РФ В. В. Путин, которого я глубоко уважаю и голосовал за него, перед днем 20-летия Конституции РФ говорил: «Власть должна быть ближе к народу». Элементарное толкование: как она должна быть ближе к народу, если «единственным источником власти в стране является сам народ». Есть серьезные факты, когда 60–80 % народа голосовали за возвращение, например, смертной казни к безжалостным и многократным убийцам детей и женщин, но реальная власть это игнорирует. Конечно, хотя у нас и не совсем легитимная отмена смертной казни, но это гуманно. Однако как быть с мнением народа о безнаказанных убийцах и сотне тысяч потерпевших от них [5, c. 17; 7, c. 17].
Обратимся к более глубоким проблемам. Два главных лица в России — юристы. Они инициируют, санкционируют и подписывают законы и подзаконные акты. Один из них говорит о свободе: «Несколько лет тому назад я высказал, казалось бы, очевидную мысль: свобода лучше, чем несвобода… А противопоставление свободы и порядка, свободы и материального благополучия, свободы и справедливости в высшей степени неверно»[1]. Это странное либероидное умозрительное высказывание из уст правящего лица. Оно крайне сомнительно. Из произведений Ф. Энгельса известна непоколебленная истина «свобода есть познанная необходимость». Свобода — не вольница. Ее нельзя противопоставлять или отделять от законного конституционного порядка, материального благополучия, уровня социального равенства и социальной справедливости, как это делает высокопоставленный чиновник. Они составляют сущность свободы, без анализа которых нельзя оценить ее реалии. Иначе она превращается в пустоту. В. А. Жуковский наставлял будущего Александра II: «Люби свободу… Свобода и порядок — одно и то же». Председатель Конституционного Суда РФ в своей книге «Правовой путь России» пишет: «Правовая свобода — это свобода, урегулированная правовым законом… Свобода как единство прав и ответственности» [3, c. 83].
В нашем современном капиталистическом обществе социальное равенство и социальная несправедливость совершенно не достижимы. У нас 1 % сверх богатых россиян владеют 71 % всех активов. Достижимо лишь правовое равенство, но и его у нас в реальности пока нет. Я, как криминолог, мог бы привести тысячи отдельных и статистически выверенных данных [4, c. 169–295]. В. В. Путин был вынужден признать: «В свое время многим нашим сегодняшним олигархам достались многомиллиардные состояния в результате несправедливой и нечестной приватизации. Это абсолютно точно, это факт… Однако если сейчас начать отъем этой собственности, это может привести к худшим последствиям, чем сама нечестная приватизация… Поэтому задачей государства являются не разговоры о национализации…, а разговор о том, чтобы поставить в стойло этих людей, заставить их работать по закону и платить налоги…» (курсив наш. — В. Л.)[2]. Я тоже не сторонник нового передела собственности (хотя он в России и никогда не прекращался). Я не сторонник и «казни» этих ловкачей или иного тяжкого наказания, но законно «повесить им на шею» условную табличку «Я вор», было бы справедливо. И такая практика в мире есть. Ответственность объективная должна же быть. И вновь обращусь к высказыванию В. В. Путина. На одном из мероприятий он сказал, что «любителей так называемых откатов и распилов надо бить не просто по рукам, по морде надо бить, да так, чтобы желания не было разевать рот на народные деньги»[3]. Какие нужные простые, хотя и не очень этичные, но верные слова. Пока это только громкие восклицания, и если выражаться по-путински, то «где “посадки?”».
Со времени разграбления СССР прошло почти 20 лет, а никакого правового решения не имеется, хотя у властей была возможность принять его во время своего пребывания у руля государства. Можно прогнозировать, что такого решения и не будет. Скорее всего, это был вынужденный ложный ответ возмущенному народу или фигура речи. Но как быть с разрушительным и массовым общественным мнением, когда абсолютная часть россиян чувствуют себя ограбленными (читайте мнение народа в Интернете), а небольшая часть «успешных» бизнесменов в безвластное время — ограбившими. Через это очень трудно будет просто перешагнуть. Для этого надо создание человеческих условий жизни народа и много времени. У страны нет ни того, ни другого. А это серьезная основа для социального взрыва.
Способ преодоления аналогичного раскола, как пишет известный экономист М. Делягин, был применен в Великобритании после тэтчеровской приватизации — компенсационный налог, возвращающий в госсобственность разницу между ценой приватизации и реальной стоимости активов на ее момент. Чтобы не подорвать работу предприятий, считает автор, этот компенсационный налог лучше взимать не деньгами, а пакетами акций и этим раз и навсегда закрыть все дискуссии о национализации [2].
Тысячи лет известно, что правовое неравенство в форме безнаказанности — самая серьезная причина преступности, значимый показатель беспомощности общества. Речь идет не о строгости наказания, а о его неотвратимости. Прав Ш. Монтескье: «Закон должен быть похож на смерть, которая никого не пощадит». У нас же исторически неотвратимость наказания выборочна: «правомерно» (чиновная неприкосновенность), политически (семейственность и сетевое организованное преступное объединение сообщников во власти) и организационно (неспособность и продажность системы уголовной юстиции).
Если правовая необходимость народом и властями не совсем познана, не измерена, не учитываема и реально не решаема, то мы продолжаем жить в «свободе дикой природы», где каждая земная тварь «абсолютно свободна», но лишь до тех пор, пока другая тоже «абсолютно свободная», но более сильная тварь, не проглотит ее. То же вершится и на международной арене. Обратимся к самой передовой насильственно-диктаторской стране мира, к США.
Насилие над аборигенами и их последовательное уничтожение, война с Мексикой, Филиппинами, агрессия против Гренады, Вьетнама, а в последние годы — Афганистан, Сербия, Ирак, Ливия, Сирия и другие страны, познавшие американскую беспощадную и беспричинную кровавую агрессию. Мотивация США элементарна: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». В прошлые века не было ни одной значимой страны, где бы «победно» не побывал солдатский ботинок англосакса, а ныне ботинок янки. Об этом знает весь мир, но американцы это в своей стране замалчивают. Форм обмана и замалчивания много. Одну из них в сентябре 2014 г. «виртуозно» продемонстрировала ничего вроде не знающая официальный представитель Госдепа Д. Псаки. Над ее «непрофессионализмом» смеется весь мир. Но это скорее кукла прикрытия. Тогда как политическое руководство страны высоко профессионально и ориентируется незыблемым выражением О. Бисмарка «Macht geht vor Recht» (сила выше права).
Возвращаясь к реальному праву народа, следует осознавать, что познанная необходимость в праве — это научно выверенные законы, принятые демократическим путем. А если законы пишутся чиновниками и приближенными к власти людьми в интересах властей и элитарных групп и появляются в Думе, по выражению одного из депутатов, как «черти из табакерки», не согласованные с реально действующим законодательством, не обоснованные социологически и криминологически[4], то мы живем в порочной необходимости. Какая, например, правовая, социологическая и криминологическая необходимость заставила власти во время разграбления страны исключить из УК РФ конфискацию имущества в декабре 2003 г. Она известна со времен средневековья во всех странах мира, в том числе в России, СССР и новой России. Она прописана в международных документах, которые мы ратифицировали, но почему-то не имплементировали. Под напором научной общественности конфискацию вынуждены были вернуть в УК РФ, но в деформированном виде. За бытовые преступления конфискация имущества у виновного возможна, а за экономические преступления, где пропадают триллионы [4, c. 175–206], нет. А тут еще появился властный крик: Не надо кошмарить предпринимателей» (а всех остальных, выходит, можно?). Правительство идет дальше. Совсем недавно оно одобрило законопроект о компенсациях богатейшим россиянам потерь от решений иностранных судов или, как окрестила пресса, «законе о виллах Роттенберга». Это законотворческое издевательство над простым и беднеющим народом[5].
Забота о миллиардерах проявляется серьезная. Страна уверенно делится на страты (классы) правящих и подчиненных. Об этом четко высказался Г. Греф в г. Санкт-Петербурге на организованном им обсуждении. Его высказывание было расценено как попытка легализовать идею отказа от ориентиров на демократические ценности и возврата к четко закрепленной иерархической системе государства[6]. Во времена президентства Д. А. Медведева было ликвидировано Главное управление по борьбе с организованной преступностью[7]. Видимо, оно дошло до слишком высокого уровня. В социальной сети даже устоялось грубое, но требующее анализа высказывание: «Убрали из УК все, что мешает казнокрадам»[8].
Ч. Беккариа доказательно считал «что законы… почти всегда служат только орудием страстей незначительного меньшинства или же порождаются случайной и мимолетной необходимостью. Нигде еще законы не написаны бесстрастным исследователем человеческой природы, который направил бы деятельность людской массы к единой цели для возможно большего счастья для возможного большего числа людей…» [1, с. 88]. Как по-научному надо разрабатывать такие уголовные законы было исследовано и доказано А. Н. Радищевым еще в 1802 г. Методика его не устарела, но мы игнорируем достижения и зарубежных, и отечественных ученых.
В России ежегодно заявляется около 25–26 млн преступлений и правонарушений, а по данным 2013 г. — 28,35 млн. Конечно, далеко не все заявления реально содержат состав преступления. Но по данным репрезентативных исследований ВНИИ МВД и ВНИИ Генпрокуратуры в 2011 г. в России доказано, что и реально совершается около 23–24 млн преступлений. В 2013 г., например, было возбуждено 1 761 545 уголовных дел — это всего лишь 6,2 % от общего числа заявлений и сообщений; осуждено — 735 605 чел. Если исходить из научных исследований латентности, то осуждается около 41,8 % преступников от количества возбужденных уголовных дел или около 3 % от научно расчетного числа совершаемых преступлений, а остальные избежали уголовной ответственности по разным причинам (не нашли, не установили виновных, не получили согласия властей и т. д.). В эти данные не включены несовершеннолетние, опущены и многие другие уголовно-правовые особенности.
Обратимся к самым опасным деяниям — убийствам. За 10 лет (2001–2010) официально зарегистрировано 263 889 убийств — примем это число за 100 %; выявлено виновных лиц — 86,3 %, а осуждено только — 67,5 %. За это же десятилетие в стране пропало без вести 1,2 млн чел., не разысканными осталось 38,2 %, но зато выявлено почти миллион (974 672) неопознанных трупов, значительная часть которых была, как правило, убита и профессионально спрятана, поэтому в статистику убийств они не попали. Если все это грубо сложить, даже исключая многие частные события регистрации, квалификации и учета, и то получается, что в России ежегодно в среднем уходило в «страну неопознанных трупов» до 90–100 тыс. «хитро» убитых. Вот печальная действительная реальность. Ее нельзя понять и осознать путем теоретических рассуждений, и она должна приниматься такой, как она есть.
В последние годы в России дали клич «снизить число “сидельцев” в местах лишения свободы» — стало заключенных меньше, чем в США. Какой путь был избран? Не объективное снижение уровня преступности, хотя и так с 2006 г. зарегистрированная преступность снизилась на 42,7 %, и такого «успеха» не имеет ни одна страна мира. Путями снижения явилась не минимизация причин преступности, не эффективность борьбы, не воспитание людей, а новая декриминализация уголовного законодательства (то, что было преступным, стало не преступным).
Главная трагедийность положения ныне в том, что мы точно не знаем реального обобщенного объема преступности и ее отдельных устоявшихся видов; мы не знаем ее полных социальных и экономических последствий; мы не знаем действительной эффективности борьбы с преступностью; мы не знаем, как дорого она в целом обходится нашему народу; мы не имеем сколько-нибудь адекватного прогноза ее возможного развития на основе интенсивных изменений в мире и в стране. Более того, мы глубинно научно не изучаем эти проблемы. Мы привыкли ко всему этому «незнанию» как к стихии.
Развитие права в недалеком прошлом, да и в современном мире осуществляется в основе своей на условном уровне в форме науки слов, а не науки реалий. Институт государства и права РАН никогда не имел и не имеет никакой системной реалистичной, фактической или экспериментальной базы. Мы системно не владеем никакой статистической и социологической информацией наших реалий. Мы не имеем возможности самим в необходимых условиях получать и собирать репрезентативные сведения о правовых реалиях в стране. Философия и теория права благодаря некоторым отраслевым наукам развиваются в плане абстрактных либертарных суждений, не опираясь на какие-либо реалии. Логическое мышление, которое доминирует в юридической науке, не может дать знания эмпирического мира, а абстрактное философствование вне фундаментального анализа реалий сводит теорию права к науке слов, а не к науке познания реального права.
Ректор Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова академик В. Садовничий в Ассоциации юристов России прямо сказал, что на юридических факультетах стоило бы преподавать курс общей математики, философию математики и логику, назвав это ключевым. Не пора ли вам подумать, советовал он, над математической моделью Гражданского кодекса, Уголовного кодекса? Потому что сегодня соотношение разных норм, например Уголовного кодекса, с его точки зрения, начисто лишено логики и здравого смысла. В Уголовный кодекс РФ (1996) внесено более 2 000 нередко противоречивых, сомнительных и даже порочных изменений и дополнений на 300 с лишним статей кодекса. Эти изменения и дополнения не успевают усваивать даже специалисты, а Уголовный кодекс предназначен всем гражданам. На базе юрфака В. Садовничий предлагает создать экспериментальную лабораторию и попробовать просчитать какую-то отрасль права, вывести ее алгоритм и построить математическую модель. Нобелевский лауреат Ж. Алферов тоже этим озабочен: беда нашей науки в том, что на нее нет спроса.
Для криминологической науки эта беда многократно больше.
Во-первых, эта наука, даже на уровне современных знаний, очень далека пока от совершенства. Если нет потребности, наука не развивается.
Во-вторых, в стране нет достаточного числа криминологов, владеющих современными методами криминологического, социологического, статистического и математического анализа и прогноза, поскольку на них нет спроса.
В-третьих, мы не имеем сколько-нибудь полных и надежных и конкретных данных о криминологической обстановке в мире, стране, регионе и т. д. Между реальными криминологическими данными и регистрируемой преступностью существует давняя системная пропасть, обусловленная политическими, экономическими, социальными, организационными, правовыми, идеологическими и психологическими проблемами страны и ее вождей. Это конфликт между массовой преступной реальностью и ограниченными возможностями общества и государства, между беспощадным криминалом и властью, желающей слышать лишь о гуманизме и либерализме своих действий. Криминология и социология уголовного права практически не нужны нашей власти, хотя они чрезвычайно нужны нашему обществу и нашему народу. Только при научном подходе можно минимизировать преступность в нашей стране, особенно экономическую. К бездействию в отношении криминала со времен «семибоярщины» власть активно толкают активные либероидные формирования, а проще — пятая колонна.
Мне приходилось обо всем этом писать и выступать неоднократно, но реальных сдвигов нет. Гибель людей тысячами, причиняемый материальный и иной ущерб триллионами долларов, расходы на противодействие преступности, расследование и наказание какой-то части преступников и неправомерное прощение многомиллиардных расхищений властного люда составляют более половины государственного бюджета. Это также цена нашего антианалитического догматического политизированного либероидного подхода.
Научный подход к этим проблемам помог бы существенно уменьшить эти расходы. Вместо этого мы пытаемся пополнять бюджет копейками с пенсий, пособий, материнского капитала на фоне беспардонного обогащения элитарных кругов и чиновников, что привело к небывалому и неоправданному расслоению общества, которое является социально опасным. Это не пройдет бесследно для психологии обворованного народа.
Обнародовано, что ежегодный оборот итальянской мафии превышает выручку Евросоюза (200 млрд евро против 140). Мы не знаем наших реалий. Они не меньше, но соотношение в 1,5 раза названных сопоставляемых сумм может быть вполне возможным. На кого же работает наше государство, его законодатели и его Уголовный кодекс? Государство прилагает максимум усилий по экономии расходов, увеличению налогов и других сборов, даже заговорили о повышении пенсионного возраста и т. д. Но у нас (единственной стране в мире) нет конфискации имущества у экономических преступников; нет ответственности за незаконное обогащение; нет не только экономического и социального равенства, которые недостижимы, но могут быть минимизированы; нет даже возможного и остро необходимого правового равенства. Мы собираем сотую долю наложенных штрафов и т. д. По данным Института социологии РАН, около 30 млн людей не имеют сколько-нибудь достойного жилья, люди экономят на еде. Социально-экономическое расслоение общества достигло максимум возможного и максимум социально опасного, а преступники жируют, число миллиардеров с криминальным прошлым с каждым годом растет, и они практически не принимают на себя обета помощи бедным, как это делают сотни американских миллиардеров. Президент Альфа-Банка П. Авен в одном из интервью сказал: «Борьба с бедностью — не дело частного бизнеса. Если ты здоров и беден — это стыдно, а богатство — отметина бога»[9]. Его отметиной бога была, видимо, работа в правительстве, где в те годы многие стали крупными собственниками. Страна живет по давно известному принципу: «Если ты украл булку хлеба, пойдешь в тюрьму, а если железную дорогу, будешь сенатором». Я не знаю, как это все можно уложить в научный правотеоретический подход, а в чистой теории права у нас все хорошо. Но дальше так вести научную работу невозможно и не нужно. Тем более впереди у нас много неясного. Многие аналитики, близкие к властным структурам, прогнозируют серьезные глобальные трудности в России.
