Основные тенденции развития государства и права предопределяют необходимость исследования проблем властного взаимодействия в современном противоречивом и многоаспектном обществе, которое основывается на многоуровневых и полисубъектных отношениях взаимной зависимости между различными его элементами. Как справедливо отмечается в научной литературе, многоликость, организационное и функциональное разнообразие делают власть «вечной» проблемой, которая привлекала и будет привлекать внимание исследователей [3, с. 12].
Вместе с тем в данной работе затрагивается несколько нестандартное видение властно-правового взаимодействия, которое отражается в топах юридического языка. В настоящее время для этого сложились достаточно существенные предпосылки. Так, юридико-технические константы все в большей степени получают свое новое видение, осмысление и применение в правовых исследованиях, которые отражают реалии современного поступательного развития общества в рамках научно-технического прогресса. Топы – это лингвистические модели, существующие в языковом отражении окружающей действительности, которые имеют соответствующую структуру и смысловую наполненность. Кроме того, язык права отражает определенный тип словоупотребления, словарный запас, стилистику текста и т. д., в том числе отражая специфику государства и общества конкретного этапа его развития, и как следствие этого – властно-правового взаимодействия. Унификация, глобализация и цифровизация права предопределяют изменения в содержательных и формальных характеристиках формулируемых положений нормативного характера. В этом плане топическая юриспруденция представляется актуальным направлением доктринальных изысканий.
Определяя концептуальные основы категории «топ», следует отметить, что активное развитие юрислингвистики предопределяет изучение ряда категорий, которые получили лишь одностороннее или недостаточное освещение в литературе, несмотря на богатый методологический и регулятивный потенциал. В правовой доктрине внимание ученых постепенно возвращается к проблемно-ориентированной, топической модели мышления [5, с. 121]. В настоящее время, в том числе в зарубежных исследованиях, все чаще акцентируется внимание на существенном потенциале исследования топики и использования ее технико-юридического потенциала для развития права [8]. Топика как один из важнейших аспектов языка права, актуальна не только для риторики, она заслуживает пристального внимания и нового осмысления на современном этапе [4, с. 8]. Поливариантность трактовок данного понятия не случайна и отражает сложность, многоаспектность и недостаточную изученность рассматриваемого феномена применительно к юридической сфере. В целом по этому вопросу среди многообразия всех позиций в риторике и лингвистике выделяются два подхода.
Во-первых, топы представляются как своеобразные «общие места». В частности, Т. А. ван Дейк считает, что топосы «представляют собой исходные предпосылки, принимаемые как данные, самоочевидные и достаточные для того, чтобы принять вывод» [1, с. 137], они являются средством установления речевой коммуникации, для которой нужна смысловая общепонятность [6]. В качестве примеров топов можно рассматривать целый ряд положений, начиная от применения eiusdem generis и заканчивая использованием категорий, являющихся максимами права. Таким образом, с точки зрения данной концепции к топам юридического языка можно отнести принципы права, которые прямо или косвенно отражаются в тексте нормативного правового акта. В ряде случаев они закрепляются не на официальном языке государства, а на латинском языке, например, nullum crimen sine lege[1] в Уголовно-процессуальном кодексе Республики Гвинея-Бисау[2]. К топам можно отнести и иные конструкции в данном понимании этой категории – дефиниции, сформулированные по определенным правилам и несущие необходимую смысловую нагрузку в зависимости от характера текста (правового или неправового).
Во-вторых, несмотря на распространение первой точки зрения, следует выделить и подчеркнуть иное мнение, которое обосновывает В. А. Садикова. В соответствии с этой позицией топы языка трактуются более широко и представляют собой потенциальные языковые знаки, реализующиеся в мышлении и речи как структурно-смысловые модели, обязанные своим функционированием коммуникации. В таком контексте топ языка представляет собой более универсальную категорию чем топос, функционирующий только в риторике и часто отождествляемый с «общими местами» [4, с. 5]. Вместе с тем и топы, и топосы отражают смысловые доминанты, которые получают вербальное выражение в тексте и способствуют созданию таких проявлений действительности, которые соответствуют стратегическим коммуникативным задачам его автора [1, с. 137]. Такая точка зрения видится более конструктивной и соответствующей особенностям современного языка права. К ним можно отнести более широкий перечень конструкций – и принципы права, и дефиниции, о которых упоминалось ранее. К топам юридического языка следует относить и структурные элементы текста правового акта, которые имеют свою содержательную наполненность, например, преамбула в тексте нормативного правового акта или договора нормативного содержания. В ряде случаев это не просто вспомогательный элемент текста, основная цель которого – нести пользу для телеологической интерпретации, но и нечто большее, так как ряд ученых в последнее время обращают внимание на то, что преамбулы стали приобретать признаки нормативности. Существенным отличием понимания топа в рассмотренном значении, в отличие от предыдущей точки зрения, является большая смысловая нагрузка, широкий спектр вариаций по структуре и содержанию. Вместе с тем, если мы рассматриваем топ как элемент не просто языка, а языка права, то это выраженные последствия его реализации (в данном случае – правовые последствия) и принадлежность к определенному месту в системе подобных явлений. Процессы унификации, глобализации и цифровизации права, а также некоторые иные явления предопределяют тот факт, что право в настоящее время активно модифицируется как по форме, так и по содержанию. С возникновением искусственного интеллекта даже на достаточно элементарном уровне начнут активно развиваться программы, позволяющие осуществлять некоторые виды правоприменительной деятельности, они уже есть в настоящее время и активно тестируются. Это влечет за собой необходимость дополнительной внутренней структуризации права. При этом позитивную роль сыграет выявление и приведение в систему топов юридического языка, которые можно будет использовать на разных уровнях правовой деятельности.
Вместе с тем, если речь идет не просто о топах языка, а о топах юридического языка, нельзя не принимать во внимание тот факт, что это явление характеризуется не только наличием правовых последствий, но и правовой обусловленностью. Данное обстоятельство дает основание полагать, что при использовании топов будет осуществляться определенное властное воздействие, которым опосредуется процесс их нормотворческой регламентации, начиная от государственно-властной составляющей и заканчивая реализацией функций иных носителей власти, и обусловленное объективными и субъективными факторами.
В определенной степени можно вести речь об алгоритмизации права с целью создания комплекса возможностей для формулирования различных последовательностей действий, в основе которых будет лежать система топов юридического языка. В первую очередь, это будет полезно в процессе реализации принципа процессуальной экономии, а также для систематизации как правового массива в целом, так и повышения эффективности осуществления юридической деятельности.
Прежде чем рассматривать отражение проявления права и власти в топах юридического языка, внесем определенную смысловую конкретизацию видения власти в исследуемом контексте ее восприятия. Власть как явление правовой и политической жизни общества имеет достаточно большой спектр концепций ее понимания. Но в трудах ряда правоведов справедливо отмечается предостережение от необдуманного подхода к ее трактовке, так как власть, взятая в чисто практическом ее воплощении, лишается многих своих важных сторон, редуцируется и упрощается. Поэтому при анализе власти применяется множество точек зрения, каждая из которых имеет свое понимание момента истины [3, с. 95]. Действительно, смысл этого феномена вариативен в зависимости от концепции правопонимания, лежащей в основе анализа властных отношений, субъектной специфики носителя власти – власти государства, власти личности, власти народа или какого-то иного уровня позиционирования этого феномена. Вместе с тем, как справедливо отмечает Н. М. Коркунов, кем бы ни осуществлялись функции власти, человеческое сознание всегда стремится подчинить акты властвования юридическим нормам [2, с. 265]. Отсюда истекает потребность выявления взаимоотношения правового и властного в социуме.
Зачастую используется достаточно устоявшееся (в ряде случаев называемое рабочим) определение понятия власти как способности индивидуума или группы влиять на поведение других в соответствии со своими желаниями [3, с. 116]. Несколько сместив координаты правопонимания в русло юснатурализма можно обратить внимание на понимание власти как силы, обусловленной не волей властвующего, a сознанием зависимости подвластных, чем они создают предпосылки для ограничения осуществления функций власти правом как объективного факта, независимого от сознательных расчетов целесообразности со стороны самих органов власти [2, с. 268]. Взаимоотношения права и власти формируют три вида юридического континуума свободы: властно-правовой, право-властный и целостную форму их сопряженности. Во властно-правовом континууме власть по отношению к праву оказывается фактором, упорядочивающим и формирующим, а право служит формой отражения власти. В право-властном континууме связанность этих феноменов формируется в обратном направлении. Право своим воздействием организует, направляет власть, которая, отражая это воздействие, воплощает его в реальность. В третьем континууме связанность данных феноменов носит взаимный характер [7, с. 24]. Бесспорно, что это всего лишь модели взаимодействия. Тем не менее в них выражаются основные закономерности соотношения и специфики взаимодействующих субъектов различного уровня, в каждой из которых существует своя система топических оснований языкового характера.
Следует заметить, что общие закономерности формирования топов языка таковы, что та или иная модель порождения высказывания избирается не только в зависимости от конкретного содержания, которое необходимо отразить, но и от целеполагания способа воздействия на собеседника [4, с. 16]. Не всегда эти особенности и важнейшие составляющие телеологического характера принимаются во внимание.
В аспекте властно-правового континуума свободы право, как отражение власти и властных отношений в преломлении правового языка несет бремя предопределенности спецификой власти, которое характеризуется большим количеством запретов по сравнению с дозволениями. Это обстоятельство выражается в ряде топических оснований, которые можно выявить, проанализировав ряд актов.
Так, например, правовые документы советского государства содержат краткие юридические конструкции, слабо развита система аргументации, наблюдается существенная ограниченность языковых средств. Приговор военной коллегии Верховного Суда СССР от 7 июля 1941 г. занимает всего один лист формата А4 и содержит следующие положения: «Предварительным и судебным следствием установлено, что Кузнецов являлся участником а\с организации на КВжд, по заданию которой проводил подрывную деятельность против СССР. Кроме того, он был завербован японской разведкой и проводил шпионскую работу против СССР. Таким образом, совершил преступление по ст.ст. 58 – Ia и 58 II УК РСФСР»[3]. В этом случае в большей степени возможно излишне субъективное принятие правового решения. В пользу данного положения свидетельствует очень краткая форма данного документа, отсутствие мотивационной составляющей, свойственной правоприменительным актам аналогичного вида, которые принимаются в настоящее время. Не подлежит сомнению тот факт, что далеко не все документы правового характера нуждаются в детализации и не все должны составляться на основе широкого правоприменительного усмотрения. Вместе с тем специфика принимаемых решений, особенности компетентностных полномочий субъектов, их принимающих, должны отражать уровень развития правовых институтов и цели права, которые зачастую переводятся на формальный уровень путем государственно-властного воздействия.
Иная ситуация наблюдается при право-властном континууме, в котором право несет первичный властноорганизующий характер. Поскольку в настоящее время основным является общедозволительный тип правового регулирования, то применяемые инструменты юридического языка обширны и вариативны. Данное обстоятельство может рассматриваться как позитивное. Однако есть и обратная сторона этой медали – в ряде случаев правовые акты могут отличаться излишествами и деструктивными элементами, которые не способствуют повышению эффективности правоприменения или правового регулирования. При этом излишняя вариативность формулировок и ошибки целеполагания ведут к искажению топических конструкций. В качестве примера можно привести выдержки из текста возражений государственного обвинителя на жалобу: «Мир знает много примеров, когда возлюбленные годами ждут друг друга (Лилит и Теон, Юнона и Авось, Грей и Ассоль), сожаление вызывает только тот факт, что для того, чтобы быть вместе, осужденному пришлось убить человека – мужа потерпевшей и отца двоих детей…»[4]. В приведенном примере присутствует отступление от технико-юридических правил составления данного процессуального документа. Последствия этого носят двойственный характер. С одной стороны, отсутствие детальной нормативной регламентации данного правоприменительного акта дает возможность найти более точные смысловые константы отражения необходимых аргументов и конкретизирующих положений. С другой стороны, отступление от официального стиля не дает возможности четко изложить желаемое положение и загружает текст ненужной информацией, которая носит весьма абстрактный характер. Таким образом, имеет место злоупотребление свободой формулирования положений, которые составляют структурно-смысловую модель языка права в контексте избранных коммуникативных задач и инвариантов высказывания. Следует также отметить вольное обращение с топами языкового характера, которые не способствуют повышению эффективности правоприменительной деятельности.
Третий континуум, отражающий взаимное воздействие права и власти, является определенным компромиссом между потребностями правовой и властной материи, также характеризуется определенными топами юридического языка и заслуживает отдельного исследования. В русле данных доктринальных изысканий важно выявить грань соотношения интересов различных субъектов коммуницирования в данной сфере и отразить особенности правового развития конкретного исторического периода, а также потребности общества и государства.
Подводя итог изложенному, следует отметить, что топы юридического языка как структурно-смысловые модели языкового характера обладают существенным потенциалом совершенствования юридико-технической составляющей правовой материи и отражают специфику взаимоотношений правовых установлений и властных институтов. Одной из актуальных научных задач является их анализ, структурирование и поиск на этой основе путей совершенствования не только юридического языка, но и языка права в целом.
